Ознакомительная версия.
Кондрат недолго потешался над гореспортсменами (власть давалась им явно легче, чем победы в спорте) – что-то потянуло его назад, в первый зал. Зал виртуальных игр для почти реальных злодеев. И вот он вновь стоял здесь, дрожа и лихорадочно соображая, что собственно ему здесь надо. Среди этих антикварных монстров… Антикварных ли? Хм, здесь, в первом зале они казались Кондрату особенно правдоподобными. Всамделишными. Будто живыми. Вздумавшими повалять с ним дурака – прикинуться куклами.
Да, оживленные до предела, за которым, как принято считать, и начинается наша обычная, безыскусная жизнь, оживленные ровно настолько, насколько художник способен оживить свое творенье, восковые истоты очень странно вели себя в первом зале. Как не просто живые – живородящие. Зачиная от людского любопытства и слабости, они плодили страх, вскармливали его молоком своей ненависти. «Страхородящие», – непроизвольно вырвалось из уст юноши; в тот же миг он нервно хохотнул, безотчетно поспешив свести на шутку свою неосторожную реплику. Неужели он испугался? Это было похоже на правду: Кондрат и впрямь испугался, что восковые чучела могут услышать его, воскреснуть и разделаться с ним вживую. По-настоящему обрушить на него весь свой диктаторский гнев, всю дьявольскую мощь… «Бред! Что за бред?! Да они безвредней негра-манекена из „Чоловичого одягу“, что на Сотне! Тьфу, вот дрянь!» С этими словами Кондрат в сердцах пихнул Сталина, с невозмутимым видом сидевшего за компьютером. От удара генералиссимус, точно зазевавшийся школьник, ткнулся восковым носом в монитор; трубка – настоящая пеньковая трубка – с резким шумом отскочив от крышки стола, упала на пол.
От неожиданности Кондрат замер.
А так ли они были безопасны, как казалось ему? Как хотелось верить… Парень передернул плечами, повел по сторонам затравленным взглядом – совсем близко почудились шаги, шорохи… В восковую тишину вдруг ворвался шепот! Гремучий шепот, рожденный возбужденным горячим дыханием, перед которым не устоять ни живому, ни восковому сердцу!..
Парень нырнул под компьютерный стол, прижался к ледяным, будто вынутым из могилы, сапогам Сталина. В следующую минуту отчетливо услышал, как рядом прошли, по-стариковски кряхтя и вздыхая, бормоча что-то невнятно, обиженно: «…Бога в них нет… Окно разбили, холоду напустили, а главное, стекла-то сколько… Боженьки, кто ж это безобразие убирать-то будет?.. Не приведи Господь, унесут что-нибудь… Ой ты, старый я пень, так для того ж окно били, чтоб красть! Точно ведь куклу какую-нибудь утащили! Не дай Бог, батюшку Сталина – конец мне тогда! Я ж тогда затолкну тому гаду в зад весь запас соли!..»
На фиг Кондрату сдался тот Сталин! Парень отстранился от сапога генералиссимуса – ох и холоднющий, зараза! Странно, вроде ведь из воска, не изо льда… Да какая, к черту, разница! Хоть и изо льда! Он сюда совсем за другим лез. Неужто он стал бы подставлять задницу из-за какого-то гребаного сапога?!
Книга, вот! Ради нее он здесь! Кондрат рванулся, собираясь встать на ноги, позабыв, где находится, и со всей дури врезался головой в крышку стола. У-у, больно! Плевать!
Нужно было срочно хватать книгу, мотать отсюда к чертовой матери! Ящерицей выскользнув из-под стола, юноша с отчаянной решимостью бросился в соседний зал, проскочил мимо предававшихся разврату злодеев – их кукольная похоть больше не забавляла, – мимо роскошного дивана, нечаянно задел ногу восковой шлюшки… Книга по-прежнему была на месте – в чувственных, слишком чувственных, какие могут быть только у музыканта и наркомана, руках Сида Вишеса.
И малыш был на месте, тут же рядом. А Сид по-прежнему делал вид, что доверяет пацаненку самое сокровенное, запретное… Нет, отныне книга будет его! Кондрат крепко схватился за книгу, точно утопающий за волосы своего спасителя, в сильном волнении потянул на себя – безуспешно. Вишес неожиданно оказался крепким орешком. Крепким восковым орешком, ни за что не желающим отдавать книгу. «Шо за фигня?!» – психанув, Кондрат дернул на себя книгу что есть силы – в тот же миг, резко накренившись, кукла Вишеса упала на парня. «У, черт! Не может быть!» Только сейчас Кондрат разглядел, что книга вовсе не в руках Вишеса – хуже, книга была продолжением его рук. «Этого еще не хватало! Што ж делать?!» Парень порыскал вокруг глазами, надеясь найти нож или хоть подобие какого-нибудь резака, чтоб отрезать, отрубить книгу от куклы… Но вместо ножа вдруг увидел сторожа.
Старик – другой, не тот, что вечером погнал их с Эросом из музея, – испугался, похоже, не меньше вора. Седые брови, изломившись, будто мост от взрыва, хрупко застыли, зато нервно подергивался левый глаз; из полупустого рта, где лишь кое-где тускло поблескивало зубное серебро, раздавались сиплые звуки… Внезапно сторож вскинул ружье и, не целясь, пальнул в юношу. Кондрат даже не успел подумать, чтобы присесть или отстраниться в сторону. В следующую же секунду он почувствовал на лице мерзкое прикосновение воскового дождя – заряд, выпущенный стариком, пройдя, наверное, в полуметре от парня, разнес в мягкие липкие клочья голову Бин Ладена, стоявшего поодаль. «Боженьки, это ж не соль! Чем же Федырыч заря…» – не договорив, сторож в беспамятстве рухнул на пол. Звонким эхом отозвалось ружье, упав рядом.
Не долго думая – вообще не думая, – Кондрат взвалил куклу Вишеса на плечо и бросился прочь. Не оглянулся, ни разу не взглянул на вмиг осиротевшего малыша. Даже не вспомнил о нем… Ловко перепрыгнул через тело старика, невольно перегородившего проход, как угорелый, пролетел компьютерный зал, но, выскочив в пустую полутемную комнату, едва не умер от страха. Странный строгий голос, раздавшийся вдруг, как из засады, подействовал на юношу устрашающей, чем выстрел охотничьей картечью.
Загадочный голос внезапно изрек:
– «Он Дух незримый. Не подобает думать о нем как о богах или о чем-то подобном. Ибо он больше бога, ведь нет никого, кто был бы господином над ним».
Услыхав непонятное, пугающее – не то приговор всему миру, не то ему одному, кто не прочь поставить себя на один уровень с богом, – Кондрат, сраженный невидимым голосом, едва не последовал примеру старика. Пошатнулся опасно, нелепо взмахнул руками, точно умирающая птица крылами, но сумел-таки совладать со своими чувствами, сумел устоять на ногах.
В бытовке ждал ужасный холод. Ветер, свив студеное гнездо, повсюду плодил карликовых снеговиков – в разбитое окно наносил с улицы снег, где придется растил белые кучи. Чертыхнувшись, Кондрат в обнимку с куклой выпрыгнул во двор.
«Дэу» щедро замело снегом; машина походила на уменьшенную копию могильного кургана – правда, захоронили в нем не знатного скифа-кочевника, а бедного корейского волонтера…
Ознакомительная версия.
