не как в книге. Просто приходит однажды, когда вздумается, – и никакого ответа после себя не оставит. И вот уже Ваня медленно погружается на дно озера, и, пока его глаза стекленеют, Лиза идет по аллее к санаторию. Вода нежно душит мальчика подо льдом, выжимая из него воздух…
В конце концов воздуха лишатся все: когда растают льды Гренландии, растают льды Антарктиды и всё погрузится под воду.
Ваня, как потом они узнали, некоторое время держался на воде, пару минут ему не давал утонуть его дутый красный пуховичок.
Звать на помощь он начал не сразу. Не сразу он почувствовал холод, не сразу догадался, что попал в ловушку, из которой без помощи не выбраться. А помощи не было. Пусто было на берегу. Если бы Лиза была тогда рядом, если бы могла услышать… Но в последнюю минуту жизни, как правило, остаешься в одиночестве.
Лиза прошла аллею до конца, а потом обернулась. Вани рядом не было. Она пошла обратно – сначала медленно, но с каждым шагом все быстрее и быстрее; вскоре она побежала, и один наушник болтался у нее на груди.
Дорога привела Лизу к воде, и, когда из-за кирпичной арки в последний раз сверкнуло солнце, тая, как кусочек льда, в маленькой зияющей бездне в центре пруда, Лиза остановилась. Она закричала, и двери на балконах окружающих пятиэтажек открылись, и из них вышли старики, а где-то за гаражами от этого крика кто-то разбил бутылку водки.
А потом… Потом была тишина, застывшая, замерзшая, как смола на порезанных ножом деревьях в аллее за кирпичной аркой.
Когда приехали спасатели и достали его, холодного и тихого, из воды, было поздно. Медикам спасти Ваню не удалось – слишком долго он пробыл подо льдом.
Похоронили его, конечно, не в Переделкине, но все же не под водой. Ванина могилка с маленьким ангельским крылышком и скромной подписью на памятнике появилась на Хованском кладбище. Чтобы отыскать ее, постороннему человеку придется постараться – на старых кладбищах вообще нетрудно заблудиться. Но есть одна подсказка: неподалеку от его могилы растет куст рябины. Клонится он к земле, но прилежно расцветает в конце весны…
Лиза, 2 ноября в 20:46
…Раньше я об этом никому не рассказывала. Родители так и не спросили, как это произошло, да и не хотели, наверно, знать. Просто дурная, безответственная Лиза была рядом, но за братом почему-то не уследила. О чем она только думала, как могла оставить его без присмотра? Так, наверно, они считали. Но я не помню, чтобы мама и папа хоть слово мне сказали. Можешь себе представить? А я от их молчания еще больше страдала. Это же все случилось по моей вине.
Лиза, 2 ноября в 20:50
Только не нужно меня жалеть или оправдывать. Я рассказала тебе, потому что ты сам подобное пережил. Ты написал мне о матери, и я подумала, что ты сможешь, наверно, меня понять. А простить себя я должна сама, когда придет время.
Лиза, 2 ноября в 20:55
До сих пор я тот жуткий день вспоминаю, делю его на минуты, потом на секунды, на доли секунд. Проживаю заново, одно мгновение за другим, а потом учусь от них избавляться – сплевывать, как какую-нибудь шелуху. Но пока плохо получается. Толку мало. Как вспомню оградку на кладбище – вот и все, конец моим стараниям. Умом я вроде понимаю, что ничего эта память не изменит, что как-то надо дальше жить, в институте восстановиться, прервать, в общем, замкнутый круг. Ване от моей боли все равно никакой пользы. Но себя я простить пока не могу, не хватает сил.
Лиза, 2 ноября в 20:58
И дело, кажется, даже не в любви. Хотя я Ваню любила, по-своему, но правда любила. Только какое дело мертвым до нашей любви? Нет, я точно знаю, дело во мне. Что-то со мной не так, что-то во мне тогда сломалось, какой-то кусок отвалился и до сих пор на дне того озера лежит. Я ведь Ване иногда завидую, что он свое выстрадал. А иногда я его ненавижу. За то, что он умер. Как думаешь, имею ли я право на такие мысли?
Мара, 2 ноября в 21:00
Не знаю.
Лиза, 2 ноября в 21:01
И я тоже не знаю.
Лиза, 2 ноября в 21:04
Ну вот я все тебе и рассказала. Ты был со мной честен, и я решила с тобой поделиться. Наверняка завтра об этом пожалею.
Лиза, 2 ноября в 21:06
Кажется, я напилась, Мара. Сегодня я мало ела.
Мара, 2 ноября в 21:06
Ничего. Я и сам почти все время пьян.
Лиза, 2 ноября в 21:07
А я тебя таким себе и представляла. Вечно пьяный свободный бездельник Мара.
В темноте Мара улыбнулся монитору.
Лиза, 2 ноября в 21:08
Сегодня ты тоже пьян, правда?
Мара не ответил. Сегодня у него не было денег даже на бутылку портвейна. Сегодня ему было паршиво и особенно одиноко.
Лиза, 2 ноября в 21:11
Прости, но я должна тебя спросить. Я все думала о том, что ты написал. Скажи, что ты чувствовал, когда мать умерла? Думал ли ты, что мог все исправить?
Лиза, 2 ноября в 21:12
Из-за нее ты хотел покончить с собой, Мара?
Мара прочитал сообщение и задумался. Он не знал, что ответить. Он вышел на балкон и быстро выкурил сигарету. Нашел старую дыру в москитной сетке, расширил ее пальцем и бросил сигарету во двор. Несколько мгновений наблюдал за тем, как окурок исчезает в темноте. Мара ничего не чувствовал. Ему было все равно.
Перед тем как спрыгнуть, его мать зачем-то надела белые кроссовки. Может быть, в них было удобнее забираться на подоконник. Она открыла большое окно, на котором не было москитной сетки (это окно они обычно не открывали даже в летнюю жару, чтобы ненароком не вывалился кот). Она села на корточки. Наверно, ребристая подошва кроссовок помогла ей удержать равновесие на скользкой раме, пока она собиралась с духом. А потом она прыгнула, и через несколько секунд ее не стало. Следующим утром, когда Мара проснулся, он вышел на этот самый балкон и увидел тело матери внизу. Оно лежало на газоне
