Владимир Дрыжак - Кесарево сечение

– А если я тебе скажу, кто в одном из этих камешков – тогда дашь? – не унимался Сюняев.

– Ты, Валера, как малое дитя. Сначала говори, а там видно будет.

– Калуца! – выпалил Сюняев.

– Откуда знаешь?

– Догадался!

– Тогда тем более не суетись, – сказал Гиря строго. – Он сейчас в сейфе, и никуда не денется. А ящик у тебя под кроватью. Вдруг кто сопрет – тогда что? Не понимаешь ты всей меры ответственности перед общественностью в нашем лице, нет, не понимаешь. И мы тебя за это осуждаем. Правильно я говорю, Эндрю.

– Yes, – сказал покладистый Эндрю Джонович. – не понимает. Хоть кол ему на голове чеши.

Вероятно он наступил Сюняеву на лингвистическую жилку – тот скривился как от зубной боли.

– Да ну вас всех! – сказал он.

И сник. Как коворит Штокман: "смирился с неизбежностью".

– Потерпи, Валера, – сказал Гиря с ноткой сочувствия в голосе. – Вот притащишь ящик, сядем рядком и поговорим с твоим Калуцей по душам. Если, конечно, он Калуца. А если не Калуца, то мы и с ним разберемся… А, кстати, где сейчас Сомов? Куда это он опять исчез?

– Где-то возле Юпитера, – ответил Карпентер. – Вместе с твоим Вовкой изучает бренные останки артефактов.

– Что-нибудь сообщают? Много там останков осталось?

– Молчат.

Гиря тяжко вздохнул, помолчал, посмотрел на свои растопыренные пальцы, сцепил, подпер ими подбородок и уставился в одну точку. И, наконец, уже спокойно и раздельно произнес:

– Стало быть, таки улетели… Ну, дай им там бог всякого… А уж мы тут как-нибудь…

Железноярск-26

1987-2009