— Я видел, как вы ехали, — заявил он. — Думал, что вы — заблудившийся в горах путник. Очевидно, ошибся. Вечно я делаю поспешные выводы. Хотя обычно я все равно оказываюсь прав.
Внутри дом оказался таким же невзрачным, как и снаружи. Мы стояли в скучной комнате с самодельной мебелью и голыми стенами; в маленькое оконце едва просачивался скудный свет, не разгоняющий полумрака. На двух дверных проемах, ведущих в другие помещения, висели занавески из нанизанных на бечевки крупных бусин. Единственной уступкой комфорту было только потертое кожаное кресло.
— Кто вы?
— Брукс. Артур Брукс.
— Кто я, вам известно, — сказал Хадсон. И протянул руку, опять-таки механически. Пожатие его оказалось крепким, но едва ли это был сознательный жест, скорее всего, он просто не умел иначе. — Боюсь, по части гостеприимства я мало что могу вам предложить. Садитесь.
Я сел на простой стул с твердой прямой спинкой, покачнувшийся на шатких ножках.
— После ночи в горах это просто роскошь.
— Возможно.
— Ваш слуга задал безжалостный темп. Примечательный человек. Не знаю его имени…
— Я называю его индейцем. Вы, полагаю, тоже. Мысленно, я хочу сказать. В любом случае он нем, так что нет смысла давать ему имя. Классификация всегда лучше названия. Плюс избежание фамильярности. Едва на вещь навешен ярлык, вы начинаете думать, что постигли ее суть. Проблема не решается. Вечная беда общества: люди склонны обозначать, а не выявлять. Всему дать имя, будь то необходимо или нет. Этикет. Срам. Чушь. Но полагаю, лучше предложить вам выпить, несмотря ни на что.
Сей отрывистый монолог понравился мне. Я убедился, что он именно тот Ходсон, которого я ожидал увидеть, тот же иконоборец и бунтовщик, и уже одно это означало, что он все еще работает и, более того, возможно, захочет поговорить о своей работе. Таков уж парадокс Ходсона. Он отвергает общество и цивилизацию и все же горит желанием высказать свои идеи коллегам, нуждаясь в объектах для насмешек.
— У меня есть бренди. Немного. Местной дряни хоть залейся, если вы в силах ее проглотить.
— Спасибо, я с удовольствием выпью.
Ходсон громко хлопнул в ладоши. И выжидающе уставился на меня. Движение в глубине комнаты заставило меня обернуться. Я увидел женщину, вошедшую сквозь одну из занавесок из бусин, отвел взгляд и тут же обнаружил, что снова смотрю на нее. Она приближалась к нам и была, бесспорно, прекрасна.
Никогда прежде я не видел столь совершенного образчика рода человеческого, и сомневаться в собственном восприятии не приходилось, поскольку одежда на ней отсутствовала как таковая. Ходсон глядел на меня, а я — на девушку. Она была высокой и стройной, кожа ее светилась, как золотистая медь, волосы были так черны, что на них даже не играли блики. Она мило улыбнулась, блеснув белоснежными зубами и глазами, такими же темными, как волосы. При таких обстоятельствах оказалось необычайно трудно сложить губы в вежливую улыбку, и Ходсона мои усилия явно позабавили.
— Это Анна, — сказал он.
Я не знал, что делать.
— Анна говорит по-английски. Анна, это мистер Брукс. Он приехал навестить нас.
— Здравствуйте, мистер Брукс, — произнесла девушка и протянула руку. Английский ее оказался безупречным, рукопожатие — корректным, разве что чуть робким. — Гости — это замечательно. Кажется, никто не гостил у нас прежде? — Она посмотрела на Ходсона.
— Принеси мистеру Бруксу выпить, дорогая.
— О да. Конечно.
Она снова улыбнулась и повернулась, на миг показав сбоку крепкие груди, и двинулась к двери, соблазнительно покачивая тугими ягодицами. Девушка скользнула сквозь бусы с мягкой природной грацией, отнюдь не из арсенала женских уловок — нет, так естественно движется разве что кошка.
Ходсон ждал моих комментариев.
— Прелестная юная леди, — выдавил я.
— Приводит в замешательство, не так ли?
— Должен признать, я был слегка ошеломлен. Ее гармоничностью, конечно, а не наготой.
Ходсон рассмеялся:
— А я думал, как вы… но не важно.
Я чувствовал, что сдал какой-то экзамен, хотя и не знал, по какой шкале он оценивал мои реакции.
— Она индианка?
— Да. Не местная, естественно. С Амазонки. Я нашел ее еще ребенком — лет пятнадцать назад, а то и больше. Купил из мимолетной прихоти.
— Купили?
— Конечно. А как иначе? Не думаете же вы, что я ее похитил? Или идея торговли людьми оскорбляет вашу нравственность?
Это мне не понравилось.
— Моя нравственность недвусмысленно субъективна. Но я заметил, что ей вы дали имя. В отличие от индейца. Это, во всяком случае, что-то да значит?
Ходсон нахмурился. Потом ухмыльнулся:
— Это было необходимо для эксперимента. Дал ей индивидуальность, чтобы посмотреть, к чему это приведет. Но должен признать, весьма трудно говорить об Анне как о… гм… объекте наблюдения. Некоторые вещи попирают даже мои принципы.
Анна вернулась с двумя стаканами, отдала нам спиртное и снова вышла из комнаты. Ходсон подвинул кресло и сел напротив меня, балансируя на самом краю, словно давая понять, что беседа не затянется надолго.
— Итак. Зачем вы явились сюда, мистер Брукс?
— Я из музея. Полагаю, вам знаком Смит. Он послал меня отыскать вас.
— Смит? — Мгновение он словно пребывал в недоумении. — Да, я знаю Смита. Один из немногих разумных людей. Не издевается, ничего не поняв. Но зачем он послал вас сюда?
Я вытащил портсигар и предложил Ходсону закурить. Он отказался. Тогда я решил пойти на прямое сближение. Ходсона, с его острой проницательностью, наверняка возмутят любые уловки. Надо говорить откровенно. Я щелкнул зажигалкой и приступил к рассказу о письмах и умозаключениях Смита. Ходсон слушал с интересом, положив руки на колени, а взгляд его бегал, словно ученый пытался отследить мечущиеся в голове мысли.
— И вот я здесь, — завершил я.
Ходсон откинулся на спинку кресла, закинул ногу на ногу.
— Ну, не я пустил эти слухи, — заявил он. — Не вижу никакой связи с моей работой.
— Такова идея Смита.
— Ошибочная идея.
— Наверняка вы и сами что-нибудь слышали?
— Допущение неверно. Я, как вы убедились, живу в полном уединении. Единственный контакт с миром осуществляется через индейца.
— Что ж, теперь вы услышали.
— Да, то, что вы мне рассказали.
— И не заинтересовались?
— Необоснованные и фантастичные байки.
— И я так считал. Но не Смит. А теперь, когда я поговорил с людьми…
Ходсон махнул рукой:
— Моя сфера — генетика. Сообщенное вами меня не касается, даже если бы это и было возможным.
— Да, я знаком с вашими работами. Скажите, что удерживает вас здесь вот уже двадцать лет?
