А люди в отдел все прибывали. И вот, сначала как бы случайно, обмолвкой, а потом все чаще и определеннее группа Телешова стала называться лабораторией (в разных фирмах разные названия, у нас в институте группа входит в лабораторию, а лаборатория в отдел). Для того чтобы в отделе возникла новая лаборатория и чтобы кого-то утвердили ее начальником, нужен специальный приказ по институту. Приказа такого не было, но в отделе Телешова упорно называли начлабом, то бишь начальником лаборатории.
Во всем этом не было бы для меня ничего драматического (как говорится, чем бы дитя ни тешилось…), если бы не то, что моя группа, тоже не официальным, а каким-то плавным, само собой разумеющимся манером стала считаться частью лаборатории Телешова.
Телешов стал меня контролировать, спрашивать, что я делаю и когда закончу. Без конца придумывал все новые и новые формы отчетности на меня самого и остальных программистов. Это были странные, призрачные, как сон, отношения. Мы как бы разыгрывали некую игру, исполняли известный только нам двоим ритуал или танец. У Телешова официально была точно такая же должность, что и у меня. Я, как и все в отделе, это знал, и Телешов знал, что я это знал. Тем не менее регулярно, тоном, не допускающим возражений, он спрашивал у меня, как продвигается отладка, выполняются ли графики и личные планы работ, где находится та или иная из отсутствующих в данный момент в комнате программисток.
Телешов на десять лет старше меня. Он смотрит на меня с убийственной серьезностью. Смотрит в упор и ждет ответ. Что прикажете делать? Приходится отвечать. Отвечать, на ходу решая сложные проблемы популяризации, потому что специальной терминологии собеседник не понимает. Отвечать, понимая, что вся деловая часть ответа бесследно тонет в нейронах телешовского мозга, тонет, не вызывая ни малейшего изменения их структуры.
И хоть бы он помогал делу. Тогда черт с ним и с его карикатурно-бонапартистскими замашками. Наконец, если Борисову нравится считать Телешова начлабом, пусть считает. Но ведь он не помогал. Он антипомогал. А попросту говоря, мешал. Мешал настойчиво, изобретательно, с энергией, достойной лучшего применения.
Политес наш вокруг все видели и, естественно, понимали. Уж насчет чего другого, а в таких делах все почему-то доки и специалисты. Понимал это и Серж Акимов, понимал и понимающе щерился. А вот это было мне и вовсе неприятно.
Поэтому, когда я ворвался к завскладом, я был уже в полной кондиции. Потрясая невыполненной заявкой, я запасался уже воздухом для длинной и запальчивой речи, но реплика завскладом сделала эти приготовления ненужными.
Олицетворяя непонятую резонность, он перевел взгляд с заявки на меня и голосом мученика проскрипел:
— Ведь ко мне уже приходили с этой заявкой. Я же уже сказал ясным языком, что нужна подпись начальника отдела.
— Так вот же подпись, — сказал я торопливо, указывая на подпись Борисова, — Леонид Николаевич с самого начала подписал. Что же вы, не видите, что ли?
— А при чем здесь Леонид Николаевич? — совсем загрустил непонятая резонность. — Вы мне подпись начотдела принесите, а Борисов, насколько мне известно, пока только начальник лаборатории.
— Как же это? Как это? — заквакал я, теребя в руках ставшую вдруг противной и даже ненавистной свернутую в трубочку заявку.
— А вот так! — кратко, но содержательно ответствовал завскладом, и аудиенция была окончена.
Я мог бы сказать, что почувствовал себя дураком, но к чему так смягчать ситуацию? Ведь я и был им. Отбивался, как мог, от квазиначальника Телешова, находящегося под эгидой Борисова, и просмотрел элементарный, хотя и совершенно невероятный переплет событий: Борисов тоже оказался квазиначальником. Долго не раздумывая — уж слишком сильны казались мои козыри, — я подошел к столу Борисова.
— Леонид Николаевич, — начал я, сдерживая голос, дрожащий от предчувствия перемен, — завскладом лент не дает, говорит, подпись начальника отдела на заявке нужна.
— А вот мы сейчас выясним, как это он не дает, — спокойно произнес Борисов и, подняв трубку внутреннего телефона, набрал три цифры. — Андрей Харитоныч? — заурчал Борисов в микрофон. — Ты что же это людей от меня с заявкой обратно отсылаешь… Что? Как же это не знал? Приказ еще вчера подписали. Что? Тебе принесли только что? А, ну это другое дело. Спасибо, дорогой, спасибо. Да вот, понимаешь, двигаемся помаленьку. Вот, вот. Сам понимаешь, двигаемся, надо — значит, надо. Ага, ну, давай, и тебе всего.
Положив трубку, Борисов окинул меня лучистым, помолодевшим взглядом и сказал:
— Недопонял тебя Андрей Харитоныч. Понимаешь? Давай сейчас к нему, отпустит он тебе чего надо.
Я уже повернулся, чтобы идти, но мой затылок окутала отеческая нежность начальственного тембра.
— Подожди, Геннадий Александрович, Раз уж зашел, давай маленько поговорим. Успеешь свои перфоленты получить.
— Да мне не перфоленты, мне магнитные ленты…
— Ну, ленты так ленты, какая разница? Ты вот лучше садись, расскажи, как у тебя что. Программа идет?
— Почти.
— Что значит почти?
— Да мелочи разные замучили, Леонид Николаевич.
— Три недели прошло, Геннадий Александрович. Сколько тебе еще надо?
— Теперь уже не по времени, по выходам на машину… Думаю, два-три раза выйду, и все. Три — это уже с запасом. Только мне часа на полтора нужно каждый раз, не меньше.
— Значит, через неделю, заметано. Значит, программа, можно считать, есть. Ну, вот это уже дело.
Борисов казался явно довольным. Теребя и переставляя с места на место разную дребедень на столе — подставку для ручек и карандашей, пепельницу, переносной» календарь, — он продолжал:
— Распечатки контрольные получишь, сразу садись за отчет, за описание программы.
— Так описание у меня давно готово, Леонид Николаевич. Я еще в августе, когда алгоритм составил, тут же и описание сделал.
— Давай тогда срочно его на машинку.
— Уже все отпечатано. Тогда же. Я уже все вычитал, проверил.
— Показать можешь?
— У Телешова все, Леонид Николаевич. Он у меня взял ознакомиться, так у него все в сейфе и осело, С месяц уже, если не больше. Я у него спрашивал, а он все: то ключи, говорит, забыл, то в другой отдел отдал почитать, то меня днем не бывает. Так и тянется.
Разговор вроде бы приближался к точке кипения. Но по внешности Борисова заметить это было нелегко. Сегодня он явно не хотел бросаться врукопашную. Но как-то отвечать было нужно, и он попробовал выяснить, какой ценой я позволю ему вывести Телешова из-под огня.
— Ну тебе ведь каждый день эти бумаги не нужны?
