Уф! Вперед, Параход. Это будет твое бегство из личного ада. Твой возврат к природе. Пусть не такой красивый, как у всяких там Ральфов Эмерсонов (в двадцать первом веке уже никто не может себе этого позволить), зато смахивает на революцию. Маленькую тихую революцию в одной отдельно взятой голове. Сначала мирную и бескровную, а потом — кто знает. О нем заговорят, о нем услышат. Он сам скажет о себе. Не ахти какая проповедь, особенно если ему достанется немая роль, однако где теперь все крикуны и горлопаны, оравшие о «новом порядке», о том, что старой, впавшей в маразм цивилизации пришел конец? Их нет, они сдохли, надорвавшись, или расстреляны, или заперты в психушках. Параходу вовсе не хотелось умирать или сидеть в психушке. Он был бы идиотом, если бы стремился к чему-то темному, смертельному и мрачному. Он искал свой путь к истине, неповторимый и уникальный.
И если его путь начнется отсюда и продолжится под ненавидимые им фанфары телевизионщиков, значит, неисповедимость всё еще присутствует. Неисповедимость всё еще нашептывает советы, когда радость и надежда давно уснули.
3. Розовский и Машка пьют кофе
Машка заехала за ним на полчаса раньше условленного. Оставалось немного времени на кофе, а вот на постельные забавы — уже нет. А жаль. Розовский предполагал, что командировка (так он предпочитал это называть) может затянуться надолго. И как знать, найдется ли там возможность поразвлечься, ну а о том, чтобы вызвать Машку на объект, не могло быть и речи. Она сломает ему весь кайф, хуже того — она сломает ему карьеру.
Розовский предпочитал не смешивать профессиональную деятельность с половой. Поэтому заранее смирился с долгой разлукой, любуясь Машкой на некотором расстоянии, впрочем, небольшом. Она не была похожа на стереотипную модель. Кто-кто, а Розовский вдоволь пообщался с этими фригидными жадными сучками, еще когда пописывал для гламурных журнальчиков. И не только пообщался, но и намучился с одной из них… Хорошо, что те времена позади, а Машка совсем другая.
Сейчас, глядя на ее фигуру в лучах солнца, падавших через французское окно, он представлял ее себе в совсем другой обстановке — ночью, при багровом свете их излюбленного «адского» светильника. Она сногсшибательно смотрелась на черных простынях. И не менее сногсшибательно — снизу, когда возвышалась над ним, распростертым навзничь, и вонзала ему в печень острый каблук сапога. Хлыст в ее руке становился его пропуском в оргазм. В такие минуты он готов был молиться на нее. Красноватый ореол вокруг ее головы казался ему чуть ли не нимбом, и, само собой разумеется, ночью она не была для него «Машкой». Ночью на языке вертелись совсем другие имена…
Кофе-машина отвлекла его от приятных воспоминаний. Две чашки наполнились ароматной жидкостью. Машка расположилась в кресле напротив. Приготовилась слушать. Розовский ей, как ни странно, доверял. А больше доверять было, пожалуй, некому. Даже удивительно, когда она успела втереться к нему в доверие. Ведь не хлыст же был тому причиной. Или все-таки хлыст? А может, этот ее взгляд, проникавший ровно на такую глубину, до которой сам Розовский готов был обнажить свою многосложную душу? Похоже, верно последнее. Это дарило ему приятную иллюзию взаимопонимания и избавляло от одиночества, а чего еще можно желать от женщины? Бог ты мой, да он, оказывается, настоящий счастливчик!
Машка, должно быть, что-то предчувствовала — недаром примчалась пораньше, чтобы побыть с ним подольше. И это несмотря на больного ребенка. Нет, Розовскому определенно повезло с любовницей. Хотя почему «повезло»? Он хорошо платил за удовольствие. Ребенок находился под компетентным присмотром благодаря его деньгам. Да и «БМВ», на котором ездила Машка, был, по сути, его подарком. Вернее, инвестицией. Тут он не прогадал. И надеялся, что везение не изменит ему и в будущем, в частности на этом долбаном проекте.
Однако из головы не шел долгий разговор, о котором он хотел бы поскорее забыть и на который угробил минувшую ночь. В результате остался без жестоких ласк и вдобавок заработал головную боль. Должно быть, это отразилось на его лице — слегка помятом, слегка посеревшем.
Машка, умница, в душу не лезла, терпеливо ждала. Эта ее деликатность порой наводила его на подозрения в изощренном коварстве. Почти сразу же он подавлял их, упрекая себя в паранойе. С другой стороны, Машка не раз давала ему дельные советы или хотя бы оказывала психологическую поддержку. Опять-таки, многие ли могут похвастать, что получают это даже от своих благоверных?..
Кофе поначалу был слишком горячим, но Розовский кривился по другому поводу.
— Эти клоуны… — начал он, подразумевая телевизионщиков. Тех, кто собирался вложить в проект огромные бабки.
Машкина улыбка сообщила ему, что она готова услышать об «этих клоунах» побольше и поподробнее.
— Оказывается, у них еще ни хрена не готово. Они даже с местом не определились.
«А когда определятся?» — Чуть приподнятые брови на лице святой. Или все-таки блудницы?
— Ну, у них были заготовки. Три варианта. По-моему, все три — полное дерьмо.
«И ты…»
— Я им так и сказал. Ну… почти так. Ладно, поехали. — Он отставил недопитую чашку. — В машине поговорим.
В машине он запрокинул голову и закрыл глаза. Машка вела плавно и осторожно. Их «диалог» продолжался. Ему не требовалось видеть ее, чтобы угадывать реплики.
— …Еще до того, как кто-то из них открыл рот, я знал: без острова мы не обойдемся.
«И, конечно, ты не ошибся».
— Как в воду глядел. Первый же клоун доложил: остров присмотрели, но придется поработать над антуражем. Они мусолили это в течение получаса, пока Генеральный не вспомнил о моем существовании и не спросил, что я об этом думаю. Я ответил: ребята, вы станете посмешищем. Все эти «последние герои» уже в печенках сидят. Да еще старушка Кристи наследила со своими «Десятью негритятами»… В лучшем случае вы сделаете что-нибудь похожее на «Затерянных», но всё равно это будет тухлый продукт. Они спросили: что ты можешь предложить? Я говорю: я здесь не за тем, чтобы предлагать. Мое дело — книга, как изначально договаривались. Документ, написанный кем-то из «своих». Вы этого хотите, и мне это нравится. Вскроем подноготную — но только потом, когда всё закончится и немного уляжется шум. Тогда настанет черед бомбы, которая всё перевернет с головы на ноги… или с ног на голову. Какой-то чистоплюй встрял: мол, поаккуратнее с дерьмом… летит во все стороны. Я спросил его: сынок, сколько тебе лет? А раз уж ты сюда попал, то почему ты такой простой? В общем, решили: хрен с ним, с островом. Далеко и дорого. Если что-то выйдет из-под контроля, куча бабла сгорит синим пламенем… Тогда какой-то педик предложил: давайте попробуем лайнер. Или даже два: отделим писак от «креатур». Радикально. А те пусть воюют.