По поводу английского языка я испытывал большое опасение. Я знал свои способности и был уверен, что смогу его выучить. Но необъяснимая лень, нежелание разбираться во всём новом, которое я испытывал с 45 лет, вошло в привычку и мешало думать позитивно. Я помнил, что до этого возраста всегда любил новое, но потом эта тяга незаметно прошла, и я стал консерватором. Из-за этого у меня развились комплексы, я пытался доказать себе, что сильнее своей лени. У меня получалось, но сил на это уходило масса. И хоть мне надо было рождаться только через 2–3 месяца, лень не проходила.
За месяц до родов я чувствовал себя как в заточении. Я даже понял, почему мне так некомфортно одному. Раньше я никогда не оставался без общества на целых 9 месяцев. Меня всегда окружали люди. Правда, я иногда мечтал спрятаться от них на необитаемом острове, но всё это желание было виртуальным.
Таким же виртуальным, как желание женщины, когда она говорит: «Оставьте меня все в покое». Одиночная камера — это самое страшное наказание. Я помню, как Всеволод Владимирович рассказывал мне про тюрьму, в которую попадаешь за отсутствие коинов.
Казалось, что я попал в камеру одиночку. В принципе, так и было. Я сидел в полной темноте в тёплой жидкости. Постоянно чувствовал себя сытым, и от этого радость завтрака, обеда и ужина была недоступна. Звуки были редкими и неразборчивыми. И почему моя мама не слушает педиатров, которые советуют разговаривать с ребёнком. Что за безалаберность?
Я сидел тут, мотая долгий срок, и, как все нормальные заключённые, планировал. Побег отсюда невозможен, поэтому я разрабатывал план дальнейших действий. Жаль, что у меня не было ручки и бумаги. Жаль, что я не мог царапать свои планы на стенах. Мне приходилось всё делать в своей новой маленькой голове.
Хорошо быть обычным плодом. Можно не задумываясь жить внутри живота. За долгие месяцы привыкать к комфорту. Считать эту тёплую среду своим домом. Можно даже вздрагивать от мысли о внешнем мире. Но мне пообещали. Я даже чувствовал, что меня не обманут. Тринити не такая. Я ей почему-то верил. Я мечтал выйти отсюда и оказаться во внешнем мире. Я должен побыстрее научиться ходить и говорить и отправиться на поиски Юли.
Думаю, я первый младенец реального мира, который по-настоящему влюблён во взрослую девушку ещё до своего рождения. Но очень долгая жизнь в будущем научила меня терпению. Я знал, что глупо беспокоиться о тех вещах, которые нельзя изменить.
Однажды сквозь сон я почувствовал, как моя мама меня толкает через живот, как будто она быстро сдавливает его и сразу отпускает, и так каждые тридцать минут. Давление околоплодной жидкости от этого вырастало, и мне становилось неприятно. И так в последнее время меня со всех сторон подпирали разные внутренние органы, так теперь ещё и это неожиданное сдавливание. Мама совсем не читает книжки.
Когда толчки стали в два раза чаще, я почувствовал, что это уже предвестник проблем. Ну а когда часть окружающей меня жидкости быстро исчезла, я догадался, что скоро меня родят. Стало не по себе. А вдруг осложнения? А вдруг я не смогу вдохнуть воздух снаружи? Я даже чувствовал, что внутри моих лёгких околоплодная жидкость. Как я буду её выплёвывать? У меня же нет подобного опыта.
Я даже представил, как меня акушер подвешивает за ноги и шлёпает по попе, чтобы я закричал. Стало страшно. Поэтому я, вспоминая все фильмы и видеоролики про роды, начал готовить план, что нужно будет сделать в первую очередь, а что во вторую. Я снова позавидовал обычным младенцам: они бы сейчас ничего не поняли и продолжили бы находиться в бессознательном состоянии. Я вдруг захотел, чтобы роды отложили. Мне даже захотелось побыть в этом заточении ещё пару месяцев.
Даже в очереди к стоматологу я не волновался так, как сейчас. Я помнил, как страшно, когда рожает твоя жена. Я даже немного представлял, как страшно, когда рожаешь сам (Юля рассказывала). Но я никогда не сталкивался с тем, как страшно, когда рожают тебя самого. Никто и никогда не задумывался, какого это — когда тебя рожают, а я это скоро узнаю во всех красках.
Когда я понял, что моя мама уже час лежит в окружении шумных врачей, я понял, что роды начались. Схватки становились всё чаще, а когда они происходили каждую минуту, я вдруг провалился. Мою голову неудобно зажало в теле мамы. Доктора стали громче кричать в этот момент, и я по-настоящему испугался. По телу бегали мурашки, как будто я отсидел его всё целиком. Я чувствовал, как синею. Кровь в лице ужасно давила, в глазах появились яркие вспышки мерцающих точек.
Там, где раньше удобно располагались мои ноги, появилась такая пустота, что я чувствовал, что мог бы свободно болтать ими. Если бы, конечно, умел управлять своим телом. Через минуту пустота исчезла, и ноги снова оказались прижатыми. Тело мамы пульсировало под окружающие крики на английском языке. Эти толчки, которые происходили всё чаще, сопровождались выдавливанием меня изнутри. Я чувствовал, как меня исторгают из моего заточения. При каждом толчке я продвигался на пару миллиметров.
И если узникам сообщают утром о том, что их сегодня выпустят, то мне не сообщили. Меня просто в грубой форме стали сгонять с насиженного места. Даже тем, кого увольняют, дают две недели доработать, а меня увольняли с должности «плод» внезапно. Мою голову сдавили горячие пальцы в резиновых перчатках. Они задержались там на пару секунд, пока другие пальцы проникали к моей шее и спине, затем меня слегка повернули и стали медленно вытягивать.
Эта акушерка взял меня совсем неудобно. Мне казалось, что шея сейчас оторвётся. Нужно будет потом найти её и сказать ей всё, что я о ней думаю. Более того, когда меня стали вытягивать, голова немного сплющилась. Я даже почувствовал небольшую складку на затылке и трение частей черепа друг о друга. Это было ужасное ощущение, но оно прошло мгновенно, так как меня ослепило. Глаза были закрыты, но, тем не менее, 9 месяцев в полной темноте, не прошли даром. Казалось, что глаза осветило несколько прожекторов. Когда вырасту, добьюсь того, чтобы женщины рожали в сумерках.
Технология родов продумана и отработана. Но это же несправедливо, когда об ощущениях плода при родах никто не думает! Хотя, наверно, новорождённые сами виноваты, так как никогда не жалуются. Значит, я буду первым. Главное — не забыть.
Меня достали и стали вертеть в руках, а я ничего не видел, потому что был ослеплён, да и зрение ещё недостаточно развилось. Поэтому я напрягал другие органы чувств. Внезапно я почувствовал себя как через две минуты на дне бассейна. Я внезапно стал задыхаться. Эта жидкость внутри моих лёгких мешала мне сделать вдох, и тут я сильно перепугался. В это время меня перевернули и так обжигающе шлёпнули по заду, что я завопил харкающими звуками. Крик был настолько истошным, что я сам испугался.
