А Прохор голову поднял, нахлобучил — и обратно на паперть встал, дескать, не уйду.
И крестным знамением трижды себя осенил.
Нельзя сказать, что деяние это убедило православных в безопасности трупа, однако расправу отложили, решили посмотреть, что покойничек дальше делать будет.
Тот отстоял службу наравне со всеми: поклоны бил, голову левой рукой придерживая, чтоб не падала, крестился наравне со всеми… правда, причащаться не пошёл, но тут понятно почему — народ пугать не хотел. А может, покойникам Господь не велит причащаться, кто там разберёт. Сам-то Прошка и звука не проронил, губы будто склеены — синие, ссохшиеся. Но вроде не попахивал.
Опосля службы пошёл пешком в Рогали, прямиком в кузницу. А за ним народ валом валит: чего это кузнец в кузнице у себя позабыл. А тот горн разжёг, накалил железку, винтом её скрутил, подогрел ещё добела, а потом всем вокруг худо стало: снял Прошка голову, прут прямым концом в шею поглубже вогнал, а на винт голову накрутил, с тем, видать, прицелом, чтобы постоянно рукой калган свой не придерживать.
Так и остался при кузнице обитать. Принесёшь ему работу какую — сделает, а потом по окрестностям ходит-бродит, только под вечер в кузницу возвращается.
Вслед за ним другие мертвяки потянулись: у Архипа-вдовца жена-покоенка объявилась, всю избу вычистила, бельё перестирала, детишкам одёжку новую справила, на Архипа-то и взглянуть жалко — смотрит на супружницу, плачет тайком, а той, видать, на те слёзы плевать с высокой колокольни. Касьян-бортник на пасеку вернулся, у Лукерьи-ключницы дочка-утопленница объявилась, даже цыгане оседлые, что три года назад всем табором в гостевой избе угорели, и те ожили.
Почитай, во всей волости население чуть не вдвое выросло.
Вот и Алим явился. Ночью, пока все спали, прошёл через плотину, осмотрел мельницу, поднялся на взгорок и подле ворот уселся на чурбачок. Утром Захар с Силантием пошли на работу, а за воротами батя, снежком присыпанный.
— Батя… — почесал затылок Сила. — Я думал, может, хоть он на месте лежать останется. Бать, тебе не холодно?
— Куда ты к нему лезешь, дурья башка, — Захар ухватил брата за ворот. — Так он тебе и ответит. Ему уж всё равно: холодно, жарко… на холоде хоть портиться меньше будет.
Сила освободился от братского захвата, поправил шапку и спросил:
— Куда ж нам его теперь? Чай, не чужой…
— Куда все — туда и мы. Что он, не разберётся, где ему приткнуться? Сам ведь говоришь — не чужой.
Как бы в подтверждение слов старшего старый Дотай встал и пошёл, не отряхиваясь, в дровяной сарай. Вскоре оттуда начал доноситься стук топора.
— Я ж сказал, — лицо Захара расплылось в счастливой улыбке. — Хорошо батя помер. И после смерти хорошо живёт.
— Как бы Агафья не напужалась, — нахмурился Сила.
— Ты Агафью пуганой-то видал хоть раз? — Захар улыбнулся ещё шире.
Сила пожал плечами, и братья пошли дальше.
Уже два месяца прошло, как отец Симеон стал благочинным Рогалёвской волости. Выводов в связи с местной покойницкой аномалией он пока не делал, ибо полагал, что всякому явлению прежде должно отыскаться разумное объяснение, а посему и в епархию письма направлял сугубо утилитарного свойства: какие нарушения в ведении службы, сколько народу обращено в православие, и прочее — по мелочи.
Вместо того, чтобы искать, кто покойников оживляет, молодой батюшка принялся методично протрезвлять беспробудно пьющее духовенство, и весьма преуспел, ибо, как говаривал сам, “паче крови Христовой духа и слова Его причащаться надобно”. Он и вбивал в непросыхающих отцов и дух, и слово, не прилюдно, конечно, с глазу на глаз, но даже самые могучие батюшки после душеочистительной беседы с отцом Симеоном представали перед мирянами в весьма потрёпанном виде и с лицами, исполнившимися “духа святаго”.
Хоры отец Симеон подверг полной реформации, привлекая к песнопению совсем ещё детей, а также тех отроков и отроковиц, чьи голоса не подверглись пока возрастной ломке.
— Пение в храме Божьем должно ангельским быть, а не блеянием козлищ несуразных, — так прямо и заявлял благочинный, да к тому же повелел жалованье платить малолетним певцам из пожертвований храмовых. По копейке с половиной в неделю, невелика сумма на хор из двенадцати человек, зато и в церкви люди чаще ходить станут, дабы на чад своих полюбоваться, как те музыку духовную будут исполнять.
И никто ведь даже возмутиться не посмел, когда приехала из Хвалынова барышня и окрестной ребятне преподала несколько уроков церковного пения.
Нашлись, правда, люди, которые посчитали, детей к церковному пению допускать — пустая трата времени, так как молодь ноне пошла балованная, никого не уважает, балаган в храме устроит. На это отец Симеон кротко приводил в пример слова Иисуса:
— Тому, кто уведёт ребенка от Меня и склонит его ко греху, было бы лучше, если бы ему повесили камень на шею и утопили в глубине морской. Царство Небесное состоит из людей, подобных детям по чистоте сердца.
Словом, благолепия и благочиния в Рогалёвской волости прибавлялось и прибавлялось. Покойники по могилам, правда, не разошлись, однако после Покрова лишь Алим Дотай и вернулся, так что за престольным праздником храма Покрова Пресвятой Девы Марии благочинный пошёл в люди. Хаживал по богатым, по бедным домам, всё выспрашивал, какими в жизни были покойные, вернувшиеся в мир людей, вообще о бытье крестьянском: что уродилось, за кого девку замуж отдали, работящий ли муж, по какой стезе детей направить хотят.
В конце концов выяснилась удивительная вещь: бедных-то в “опчистве” поубавилось, даже самая голытьба и пьянь за голову взялись, и дела в гору у многих пошли. Урожай справный: и на прокорм, и на продажу остаётся, скотина не болеет, приплод здоровый. Бабы вот уж три года позабыли, каково младеня хоронить.
— И давно вы так справно жить начали? — интересовался благочинный.
— А вот аккурат три года и есть, — отвечали ему.
— А усопшие с чего вдруг воскресать начали?
— Да Бог их знает. Как после прошлой Пасхи Прохор Скобелев на паперть встал — так и понеслось.
— Что ж, Христос с вами, — напутствовал отец Симеон и покидал гостеприимный дом.
Пока у Симеона складывалась следующая картина: три года назад в волости начал расти уровень благосостояния мирян, что в принципе не может не радовать. Однако спустя полтора года воскресает первый труп, и с тех пор процесс воскрешения неуклонно растёт, точнее, рос — после старого мельника ни один мертвец своего последнего пристанища не покинул.
Вопросы: что произошло три года назад? что произошло перед воскресением кузнеца? Каковы причины?
