Ax, если бы не эта ухмылка!.. Каков подлец, мелькнуло в голове у Одного, и он кинулся на Другого. Они упали на горячий песок и покатились, сопя и рыча от злобы, нанося друг другу беспорядочные удары. Плод сразу был раздавлен и вмят в песок, а люди оказались н воде на прибрежной отмели, и Один лежал на Другом, пытаясь во что бы то ни стало удержать его голову под водой, а Другой, извиваясь и дергаясь всем телом, как большой раненый червяк, душил Одного за горло, и не было в этот момент силы, способной ослабить хватку ни Одного, ни Другого. А потом наступила тьма…
* * *
– …прекрасно тебя понимаю. Только вот что… Кстати, о Сизифе. Задумывался ли ты хоть раз, зачем Сизифу понадобилось катить на гору этот проклятый булыжник? Думаешь, он не понимал, что это физически невозможно?.. Конечно, понимал, не мог не понимать.,. Дело все в том, что ведь не ему самому нужно было, чтобы каменная глыба оказалась на вершине горы! Ей, глыбе, это было необходимо в первую очередь!.. Он был умным человеком, этот Сизиф, и он понял главное: следует разбудить бесчувственную, холодную громаду, заставить ее осознать, что опасно ей лежать там, внизу, и что пора и ей самой приложить какие-то усилия, чтобы подняться наверх!.. Он был первым воспитателем, этот упрямец, и его поддерживала только одна мысль: рано или поздно, результат будет, главное – дать глыбе первый толчок, ведь любой труд Воспитателя не бывает, не может быть напрасным!..
* * *
– Неуютно здесь как-то, – сказал Другой, не глядя на Одного.
Тот промолчал, но в глазах его сверкнула такая жуткая ненависть, что Другому стало не по себе. И вновь продолжается бой, хотел было сказать он, но тут же передумал. Если человек не обладает чувством юмора, с ним трудно найти общий язык…
Было действительно неуютно, потому что они находились на крохотном – метров пять диаметром – и плоском "пятачке" – видимо, вершине высокой горы, потому что края "пятачка" резко обрывались, и когда Другой бросил вниз камень, то лишь спустя несколько секунд донеслось эхо его падения.
И было здесь холодно, хотя, как и на Острове, стоял полный штиль. Хорошо еще, что после Переноса они об;" непонятным образом оказались полностью одетыми… Па небе не наблюдалось ни звезд, ни каких-либо других небесных светил. Белесый полумрак окружал "пятачок" со всех сторон, и было невозможно что-либо разглядеть за пределами площадки, где они сидели. Под ногами была ровная твердая поверхность, усыпанная мелкими камнями.
Черт-те что, сердито думал Другой. Никаких условий для жизни! Там, на Острове, было адское пекло и, естественно, мучила жажда. Здесь – холод и, соответственно, голод. Резковаты перепады!..
Он покосился на Одного. Тот сидел, вытянув ноги и подняв воротник своего дурацкого "интеллигентного" плащика, выпрямленный, как будто аршин проглотил… Чего-чего, а от недостатка чопорности он не умрет, думал Другой о напарнике. Вон он как набросился на меня на Острове, волей-неволей пришлось обороняться… Л теперь сидит, как сыч, только глазками злобно сверкает. С ним надо держать ухо востро – мало ли что придет в голову этому психу!..
Один вдруг резко встал. Другой даже вздрогнул от неожиданности. Но Один постоял-постоял, косясь на Другого, и снова уселся. Только теперь он стал что-то делать руками у себя за спиной. По его движениям Другой догадался, что его спутник складывает кучу из камешков. И зачем это ему камни понадобились? Непонятно… Что-то здесь не так, что-то явно затевает этот Один…
Потом Другой потерял всякое представление о времени. Да и был ли какой-то ход времени в этом нелепом мирке? Другому стало уже представляться, будто сидят они на вершине горы, не сводя друг с друга настороженных, опасливых взглядов, целую вечность, и еще вечность им предстоит так просидеть, мучаясь от голода и холода, ничего не помня и не чувствуя, кроме страха и ненависти друг к другу…
Молчание тяготило Другого. Он вообще не умел подолгу молчать. Но едва он открыл рот, чтобы высказать вполне нейтральную мысль, как Один, будто ужаленный, вскочил и, выкатив глаза и трясясь, завопил:
– Заткнись, подонок! Не желаю слушать ту чушь, которую ты всегда несешь!..
В любое другое время Другой отшутился бы в ответ, придумав что-нибудь ироде: "Нести чушь легче, чем бревно!" – но теперь это оказалось последней каплей для чаши его многострадального терпения… Я тебе покажу подонка, подумал он, сжав зубы, и тоже поднялся на ноги. Тело вдруг стало легким-легким, в голове возникло некоторое помутнение, и Другой зримо представил себе, как он разжимает свои пальцы, которыми сдерживал в себе некоего злобного, буйного джинна…
А Один все продолжал бесноваться, в исступлении вопя и брызжа слюной. Потом он стал нагибаться к собранной им кучке камней явно с агрессивными намерениями, и тогда Другой бросился на него.
Некоторое время они топтались, крепко обхватив друг друга, посреди площадки, а потом потащили друг друга к краю и, разом потеряв равновесие, рухнули в бездонную туманную пропасть…
* * *
– …хоть и знаю, что все это – только иллюзия, созданная нашими техниками, но никак не могу привыкнуть к тому, что проливается кровь!..
– Да пойми же ты, наконец, что только ЭТИМ их можно пронять! Ты ведь сам убедился, что все прочие средства Воздействия для них- как о стенку горох!..
* * *
Просторный зал был устлан мягкими, пружинящими под ногами коврами. Стены зала были отделаны великолепными панелями из резного дерева с причудливым, непонятным орнаментом. Тонкие, изящные колонны уходили вверх, поддерживая нечто вроде балкона или галереи, Там, наверху, воздух непонятным образом сгущался, не позволяя взгляду проникнуть за завесу полумрака, но Один знал, что оттуда, из отдельной ложи, за ним пристально наблюдает Она. Один не знал, кто эта женщина, но знал, что милее и дороже ЕЕ для него нет никого на свете и что ради НЕЕ он готов биться с любым врагом до последней капли крови…
Он поднял голову, потому что ему вдруг почудилось, будто вверху еле слышно прозвучал печальный вздох, прошелестел то ли подол длинного платья, то ли веер из белых перьев. Потом он почти явственно ощутил кружащий голову аромат пряных духов загадочной незнакомки…
Тут сзади послышались чьи-то шаги, и Один резко обернулся. Это был Другой – в потертом свитере и грязных штанах. Откуда он взялся, с досадой подумал Один.
– Сколько лет, сколько зим! – с притворной радостью вскричал Другой.-Какая встреча! И в каком роскошном интерьере!..
Закусив губу, Один молчал. Другой сунул руки в карманы своих шароваров и бесцеремонно огляделся. Потом попинал, словно испытывая на прочность, ажурный столб колонны своим дырявым ботинком.
