– Убили, – наконец, выговорил Лейтенант. – Их всех убили…
– Кого? – не понял Полковник.
– Коротышку… И Зяблика… Всех этих… новеньких…
Полковнику почему-то захотелось ударить Лейтенанта, но он только сглотнул комок слюны, смешанной с песком, и скомандовал:
– А ну, построились как положено!..
* * *
Перед входом в село Полковник назначил дозорных, распорядился доставить по домам раненых и распустил отряд. Все вроде было сделано, но ему почему-то казалось, будто он что-то забыл…
Ночь прошла спокойно, только в развалинах лаяли бродячие псы да где-то в поле пару раз пальнули из самострела: скорее всего, это развлекались дозорные, чтобы не заснуть.
Когда Полковник проснулся, через подслеповатое, заклеенное целлофаном и заколоченное фанерой окно в комнату лился призрачный летний рассвет. За домом – там, где находились могилы родных, – насмешливо каркали вороны, которых еще не успели пустить на суп.
На кухне ожесточенно гремела посуда – Старуха уже была на ногах. Лежа на топчане, Полковник рассматривал два родных до боли лица на пожелтевшей фотографии, висевшей в рамочке на стене. Это у него стало своего рода утренней традицией, только почему-то память предательски подсовывала ему эти лица мертвыми, со страшными резаными и колотыми ранами и ожогами от сигарет… Такими он видел эти лица во время Большой Резни. Всего три года назад – но казалось, будто с той поры прошла целая вечность…
Интересно, подумал вдруг Полковник, а что, если грегоры тоже вот так, как я, глядят на портреты своих родичей?… Ему почему-то стало не по себе от этой мысли и, чтобы прогнать ее, он вскочил и стал заниматься утренней разминкой, хотя все тело после вчерашней кампании ныло, а рана на бедре начинала воспаляться.
Старуха вошла и долго наблюдала, как он рассекает кулаками воздух. Прядь седых волос свисала ей на глаза, но старуха, не поправляя ее, все стояла и молча глядела на Полковника.
– Как успехи? – наконец спросила она. – Сколько?…
Полковник понял, что она имеет в виду.
– Троих, – буркнул он, стараясь не глядеть ей в глаза. -- Двоих – из пистолета, а одного -- ножом…
Старуха прикрыла глаза, подсчитывая мысленно, скольких грегоров он еще должен убить, чтобы отомстить за всю родню. Потом вздохнула и сказала:
– Иди завтракать, внучек, уже все готово.
Полковник так рассердился, что сбился с ритма приседаний:
– Ба, ну сколько раз я просил тебя, чтобы ты называла меня как положено?!..
Старуха свысока поглядела на него.
– Полковником, что ли?- осведомилась она. – Полковником был твой дед, пусть ему будет земля пухом… А ты для меня – еще мальчишка, сопляк!… Вот расквитаешься за всех наших – тогда я буду считать тебя мужчиной… Только… убьют ведь тебя, дурачок!
Она вдруг всхлипнула. Полковник разозлился, хотел заорать на Старуху, но неожиданно для себя подошел и неумело погладил ее по седым волосам…
Стол был накрыт не в кухне, как обычно, а в большой комнате. Полковник замер от удивления, увидев белоснежную скатерть и красивую фарфоровую посуду – наверно, из недр старухиного сундука. А какие вкусные вещи были на столе! Банка с молоком (и где она его только достала, подумал Полковник: последний раз он видел корову и коз, когда был еще маленьким), разные закуски из листьев щавеля, лопуха и крапивы, а самое главное – ну и чудеса! – румяные лепешки из мякинной муки! Да ведь Старуха потратила свои самые неприкосновенные запасы! Что это она так разошлась?
И тогда он, наконец, понял, какая мысль ему вчера не давала покоя: сегодня у него был день рождения!
Старуха обняла его сзади за острые плечи.
– Поздравляю, внучек, – сказала она, едва приметно улыбаясь,-А ты думал, если сам забыл, то и я забуду?
– Подожди, подожди, – пробормотал Полковник, высвобождаясь из объятий Старухи. – Надо же пригласить кого-нибудь… ну, чтобы отметить как положено… Так ведь?
– Придут к тебе гости, никуда не денутся, – усмехнулась Старуха. – Я еще вчера всем бабкам про твой день рождения говорила, так что гости твои с раннего утра уже возле дома околачивались, пока я не прогнала их одеться как следует…
Первым к ним заявился Лейтенант. Голова у него была перевязана, одежда была старательно вычищена. В подарок Полковнику он принес коробку автоматных патронов из своего НЗ. Пули были с хитростью: попав даже в руку или ногу, они делали человека калекой.
Потом пришел Сержант с рукой на перевязи и подарил Полковнику острый, как бритва, кинжал, захваченный им в качестве трофея в недавнем рукопашном бою с грегорами.
Но больше всего Полковнику понравился подарок Старухи. Это была настоящая граната-"лимонка" – увесистая, тускло-матовая, со множеством граней и с серебристым кольцом чеки. Молодец, Старуха, знала, что ему дарить: гранат давно уже нигде не было. И где она ее только прятала, в сундуке своем, что ли?..
Когда набралось человек десять гостей, Полковник приказал садиться за стол.
– Кто будет произносить тост? -строго осведомилась Старуха, уже успевшая облачиться в бархатное платье, пахнущее нафталином.
Все молчали, потому что никто не знал, что такое "тост".
– Тогда скажу я, – заявила Старуха и поднялась, держа в руке чашку с молоком. – Сегодня моему внуку исполняется десять лет… Круглая дата!
Она вдруг замолчала и зачем-то вытерла уголком платка глаза.
– Давайте же выпьем за именинника и за нашу победу! -после паузы провозгласила она уже окрепшим голосом.
Все зашевелились и стали шумно чокаться чашками. В памяти еще сохранилось смутное представление, что у взрослых было так заведено.
– А мне стукнет десять лет в следующем году! – громко объявил Лейтенант. – А тебе когда, Сержант? Тебе сейчас сколько лет?
Сержант так смутился, что уронил с колен свой автомат.
– Я… я не знаю, – выдавил он. – Я бы знал, честное слово, но из родни у меня никого не осталось, и я…
– Восемь тебе, восемь, – авторитетно заявила Старуха. – Я же помню, что грегоры твоего отца в Гнилой Лощине подстрелили, когда твоя мать-покойница на седьмом месяце ходила… Из-за эгого она и разродилась тобой раньше срока, бедняжка!..
– Бабушка, а расскажите про наших родителей, – попросил в наступившей тишине кто-то из младших чинов.- Вы, наверное, всех в селе помните…
– Еще чего! – сказала Старуха. – Это же день рождения, а не поминки!
Но день рождения Полковника все равно получался грустным, да он и не мог быть иным. Время настало такое – не очень веселое… По всей стране, бывшей некогда единой, а теперь расколотой на разрозненные, приходящие в упадок и запустение города и села, каждое утро – а может быть, каждый вечер, это уж кто как привык – тысячи (тысячи? да нет, теперь уже лишь сотни) таких детей, как эти, глядели на портреты своих погибших отцов и матерей и клялись, скрипя зубами и глотая недетские слезы, отомстить за их смерть врагам. Тут уж не до веселья было.
