Стрела времени… Вот так она будет смотреть каждое утро на зеркало с облупившейся по краям амальгамой, и из сорокасемилетней женщины в зеркале с дьявольским упорством будет потихоньку вылезать притаившаяся до поры до времени старушка. Пока не вылезет окончательно и не уведет с собой туда, куда уходят в конце концов все старушки и старички. Впрочем, иногда и молодые.
Если разобраться, вся жизнь, собственно, и состояла в череде запотелых зеркал в ванной и неумолимом наступлении старости. И годы будут мелькать, как лицо в зеркале: сорок семь, пятьдесят семь, шестьдесят семь, семьдесят семь… Яша где-то вычитал пронзительные по печали слова старинной летописи: словно листвие падают дни человечьи. Упадет последний — и все. Ни зеркала, ни отражения, ничего… Что-то уж больно она сегодня меланхолически настроена, подумала Ирина Сергеевна и встряхнула головой.
В правой ноге тоненько стрельнула привычная боль, и она оперлась на левую. Когда Роман опять придет со своими иголками? Завтра, кажется.
И лаборатория ее была не лучше, если уж быть до конца честным с собой. Да, доктор биологических наук, да, один из ведущих специалистов по митохондриям, но Нобелевской ей не видать. Так себе, обычная ученая кляча. Бреди себе и бреди потихоньку. Без взлетов и падений. И даже без понуканий. Что делать, не нобелевский она материал. Нобель не для кляч. И прыть не та, и ржет немодно. Признаваться в своей заурядности нелегко, но она всегда презирала самовлюбленных дураков. Ну, если и не круглых дураков, то уж посредственностей точно.
Втирая в лицо крем, Ирина Алексеевна вдруг улыбнулась себе слегка вымученной улыбкой: а что, в самобичевании тоже есть свой кайф, как говорит ее дочь. До исламского шахсей-вахсея с его самоистязяниями ей, конечно, было далеко, но погрызть себя, если честно, она любила. Яша не раз ей говорил: переходи в ислам, детка, по крайней мере, будешь знать, для чего себя грызешь. Хоть местечко себе в исламском раю обеспечишь. Правда, без меня. Евреев туда не пускают.
Как раз в этот момент она услышала телефонный звонок. Она раздраженно накинула халат — кому там с утра невтерпеж — попыталась надеть тапки, но в одну так и не попала, и выскочила в коридор, где стоял телефон.
— Слушаю, — сказала она довольно раздраженно, потому что в коридоре после ванной было холодно, и голая пятка оставила мокрые круглые следы в коридоре, которые почему-то раздражали ее.
— Ирина Сергеевна? — послышался в трубке приятный мужской баритон.
Кто это с утра пораньше собрался, сердито подумала хозяйка дома и довольно грубо ответила:
— Она самая. С кем имею честь?
Баритон в трубке слегка усмехнулся. То есть видеть, как усмехнулся ее незнакомый собеседник Ирина Сергеевна, разумеется, не могла, но почему-то не сомневалась, что он именно усмехнулся. Сердиться, конечно, было глупо, но уж слишком раздражал ее сквознячок в коридоре. Она постаралась поплотнее запахнуть халатик и резче, чем следовало бы, повторила:
— С кем имею честь?
— Видите ли, дорогая Ирина Сергеевна, я не имею удовольствия быть с вами знаком лично, но я, с вашего разрешения, знаю о вас довольно много. Например, я знаю, что в коридоре, откуда вы со мной сейчас разговариваете, сквознячок, или то, что вы забыли в ванной тапку. Правую, чтобы быть точным. К тому же у вас опять разболелась правая нога. Я не ошибаюсь?
Как и всегда, когда она встречалась с чем-то необъяснимым, Ирина Сергеевна решила не торопиться.
— Может быть, вы сообщите мне еще что-нибудь столь же существенное? — саркастически спросила она, но все-таки успела подумать: откуда он это знает? Мысль была какой-то неудобной, нескладной и плохо укладывалась в голове.
— Извольте, если вам будет угодно. Например, только что вы думали о возрасте, о бренности проходящей жизни, о том, наконец, что вы не нобелевский материал… Так?
— Т-так… — растерянно пробормотала Ирина Сергеевна. — Но… я не понимаю, как…
— Ничего удивительного. Уверяю вас, что не только вы, никто на вашем месте ничего не понял бы. Разве что какой-нибудь дебил стал бы оглядываться по сторонам, не пролез ли я тайком в квартиру, да заодно и в вашу головку, которую, кстати, вы зря ругали. Вы прекрасно выглядите, и я вам бы не только сорок семь, тридцать семь, пожалуй, не дал бы. И думать вам о старости, как вы это только что делали, рановато. Уверяю вас. Честное слово, это не пустой комплимент.
— Спасибо, — машинально пробормотала Ирина Сергеевна, чувствуя, что теряет привычные ориентиры: где право, где лево, где здравый смысл, где вообще что. Это было неприятно, как будто комната начала медленно вращаться вокруг своей оси, словно колесо смеха в парке. — И все-таки кто вы и как вам удается…
— Видите ли, друг мой, не все простые вопросы имеют простые ответы. Скорее, даже наоборот. Чем проще вопрос, тем труднее на него ответить. Например, кто я? Для чего мы живем? Именно поэтому я бы хотел пригласить вас на завтрак. Нет, не думайте, что я отвечу вам на все эти простенькие вопросы, этого еще никто с сотворения мира сделать не мог. Да и не сможет, сдается мне. Но кое-что интересное я готов вам рассказать. Да, да, именно сегодня утром. Точнее, сейчас. Надеюсь, у вас нет таких неотложных дел, которые помешали бы, может быть, самому важному разговору в вашей жизни. Так как?
— Самому важному? Вы, случаем, не разыгрываете меня каким-то странным способом?
— Ни в малейшей степени. И когда мы встретимся и поговорим, вы, надеюсь, со мной согласитесь. Да что надеюсь — уверен. Так вы согласны?
— Ну, раз вы так уверены, да, конечно, — сказала Ирина Сергеевна, потому что не видела смысла в отказе и знала, что, положи она сейчас трубку, будет потом бесконечно терзать себя, зачем она это сделала. Она вдруг почему-то вспомнила, как несколько лет назад зачем-то впустила в квартиру трех цыганок. Не успела она опомниться, как под стремительное и напористое бормотанье «будет тебе в жизни много перемен и счастья» она отдала им весь остаток зарплаты. И ведь понимала краешком мозга, что ее элементарно обворовывают, но ничего сделать с собой не могла. С тех пор она поклялась себе никогда не оказываться подопытным кроликом, тем более для того, чтобы быть ощипанным. Впрочем, ассоциация была глупой, звонила ей явно не цыганка…
— Ну и отлично. Если вы не возражаете, ровно через полчаса за вами заедут мои помощники. Вам позвонят в дверь, и мужской голос скажет: здравствуйте, это Гавриков. Смело открывайте — а то в Москве всякое бывает — и идите с ним. Договорились?
— А почему я должна верить, что этот ваш Гавриков тут же не выпотрошит всю квартиру?
