Ознакомительная версия.
Он подошел совсем близко.
— Ну что, не страшно тебе тут в темноте?.. Замерз, наверное?
Максим сделал еще шаг и остановился — у забора никого не было. Он ошибся. Падавшая от дерева тень и вправду напоминала человеческий силуэт. От сердца отлегло. Запиликал мобильный телефон на поясе, Максим посмотрел на высветившееся имя и поднес трубку к уху.
— Иду, моя дорогая… Я тоже проголодался.
Дорого
Деньги сразу.
— Человеческие волосы… Господи, зачем нужны человеческие волосы?..
Марина поморщилась и отвернулась от объявления.
— Эни, бени, раба…
Перед Мариной стоял молодой человек в черном, застегнутом на все пуговицы пальто. На голове поверх шерстяной шапочки у него был повязан полосатый мохеровый шарф, словно у него болели зубы. Но лицо было радостным, даже счастливым.
— Эни, бени, раба… — повторил молодой человек, вопросительно глядя на Марину.
Марина сразу поняла, что перед ней человек придурковатый.
— Квинтер, финтер, жаба! — вспомнив считалку из детства, проговорила она громко и отчетливо в лицо молодому человеку.
Эта незатейливая, ничего не значащая фраза привела молодого человека в восторг. Он вдруг подпрыгнул и захлопал в ладоши.
— Я тебя с Мотей познакомлю, — сказал он, счастливо улыбаясь всем своим круглым лицом. Марина оглядела придурковатого человека с ног до головы, повернулась и пошла от него на другую сторону.
— До свидания! — прокричал молодой человек уже с другой стороны улицы, прощально махая ей рукой.
Марина посмотрела в его сторону. "Господи, как на бабу похож", — подумала она, доставая из кармана бумажку с адресом, чтобы свериться с памятью.
Она остановилась перед железной дверью в высоком бетонном заборе и, надавила кнопку звонка.
Звоночек прозвучал как-то хило. Ей даже показалось, что звук только померещился. Марина подняла голову и посмотрела на массивную цифру на двери, чтобы убедиться, что не ошиблась. Она бы никогда не пошла в этот дом, но исчезновение мужа и последовавшие за этим странные события толкнули ее на этот шаг.
Подождав немного, позвонила снова.
— Знаешь, если ты будешь трезвонить, я тебя пошлю к чертовой бабушке. Обжора тебя подери!
Марина вздрогнула — так неожиданно совсем рядом прозвучал женский голос, тембр у него был какой-то неприятный, с дребезгом. Голос доносился из небольшого устройства, расположенного рядом с дверью.
— А что мне делать? — спросила она, глядя на домофон как на живого человека.
— Что делать?! За чем пришла, то и делай. Заходи, балда!..
Марина толкнула оказавшуюся не запертой дверь и вошла.
Двухэтажный кирпичный дом выглядел внушительно, только, пожалуй, мрачновато. Или так только казалось в дневных сумерках промозглой зимы, какая в Петербурге навевает уныние, грусть и мысли если не о самоубийстве, то уж во всяком случае о неизлечимых болезнях и преждевременной, непременно преждевременной и непременно мучительной кончине.
Пройдя через небольшой дворик, Марина вошла в дом и оказалась в просторной зале первого этажа. Если бы она была богатой и строила себе дом, нет, никогда она не сделала бы себе такой комнаты: сводчатые потолки, темные гобелены на стенах, картины в золоченых рамах — мрачно, как в средневековом замке.
— Ути-пути, какая славненькая девчоночка к нам пожаловала, — раздался из угла женский голос. — Прямо конфетка.
Марина не сразу заметила женщину, развалившуюся на кожаном диване в правом углу комнаты, хотя не заметить ее было трудно.
— Здравствуйте, — сказала Марина подходя.
Женщина возлежала на боку, облокотившись. Ее нельзя было назвать просто толстой. Она была живописно, нечеловечески, противоестественно толстой. Огромные щеки в сеточках красных прожилок лежали на плечах, рыхлый живот свисал на диван, ляжки напоминали два свиных окорока, жирные руки с маленькими пальчиками, каждый из которых походил на венскую сосиску с наманикюренным ногтем, выглядели омерзительно.
Она и сама смотрелась как буженина, вот только посыпать зеленью, обложить помидорками, чуть поперчить и можно подавать. Несмотря на свою чрезмерную полноту, она, кажется, не старались ее укрыть или хотя бы как-нибудь приукрасить. Наоборот, одета она была для ее конституции вызывающе — в облегающие ноги лосины и короткую розовую майку, открывавшую целлюлитные плечи и складки белого живота. Все это великолепие заканчивали жидкие сальные волосы цвета крашеной блондинки, стянутые под резинку, и это Марине показалось особенно в ней гадким и отталкивающим.
Перед ней стоял стеклянный столик, накрытый к чаю.
— Садись, голубушка, — проговорила эта гора мяса дребезжащим человеческим голосом. — Ну вот, хоть ты пришла. А какая хорошенькая, ути-пути. Небось замерзла на улице. А пальтецо вон туда на стул брось.
Марину нельзя было назвать хорошенькой. Недавно ей исполнилось тридцать два года, черты лица у нее хотя и были правильными, но как-то не гармонировали между собой. Кроме того, тонкие губы и манера при разговоре выпячивать вперед челюсть с первого взгляда выглядели даже отталкивающе. Ко всему она еще и сутулилась. Но, несмотря на все это, в ней был какой-то загадочный шарм.
Марина сняла пальто, уселась в кожаное кресло напротив женщины, радуясь в душе, что проникновение в дом прошло вполне удачно, так что она и сам не ожидала.
— Ты чаечек, моя голубка, пей горяченький, а-то на улице холодно, — сказала хозяйка, указав на столик, уставленный вазочками с печеньем, шоколадным тортиком, вафлями и еще какими-то сладостями.
Марина налила себе в чашку чая.
Два месяца назад от Марины ушел муж. Без объяснений — просто ушел, забрав свои вещи, и исчез совсем. Марина передумала много всякого. Четыре года их совместного, но бездетного брака не могли пройти даром, и чтобы вот так без слов уйти, не оставив даже записки…. У Максима был друг Сергей, единственный друг. Все два месяца он успокаивал Марину, что все пройдет, Максим вернется со дня на день. Прошел месяц, потом — второй, но Максим не вернулся. Вчера Сергей позвонил Марине и дал этот адрес. Марина попыталась расспросить его, но вместо ответа Сергей сказал: "Черт его поймет. Там такое что-то, чего я не понимаю и не пойму никогда. Я думаю, тебе нужно самой поехать и поговорить".
И вот Марина пила чай с хозяйкой дома, не зная как начать разговор.
— Меня можешь называть Матильда, — сказала толстуха, улыбнувшись. На вид ей можно было дать около пятидесяти пяти лет и килограммов сто пятьдесят не меньше.
Ознакомительная версия.
