— Можете забрать. — Я кивнул на перчатки и нож, лежавшие на столе.
Старший драбб торопливо схватил их и засунул в карман. На фига ему перчатки?! Кто их разберет, драббов этих? Может быть, они только в перчатках и охотятся?.. Эх, Светку бы сюда!
Не нравится мне, что драббы с бластером приперлись. Ох не нравится. Что-то перестал я им после этого доверять. И ведь зар-р-разы какие — знали же, что нельзя, старший-то не в первый раз ведь идет. А все равно взяли! Вот тебе и драббы. Нет, Светка бы сразу поняла, стоит их выпускать или нет.
Вообще у девчонок эта работа получается лучше. Ну, это-то понятно почему… Но вот Светка — просто гений своего дела. Жалко, что у нее выходной.
Мне вдруг страшно захотелось послать всю эту работу подальше, засесть в каком-нибудь баре, выпить водки, познакомиться с девушкой, потанцевать… Бывают у меня такие минуты хандры, что ж поделать…
…В баре царил полумрак. Это хорошо, потому что в такой обстановке толком не разглядеть было окружающих лиц. Точнее — морд.
Бар назывался «Корявая пустошь». Более дурацкого названия трудно было придумать. Пустошь? Корявая?! Мозги корявые, а не пустошь! У того, кто такое название родил.
Бар располагался на окраине города, в районе новой застройки. Заселенные уже дома соседствовали тут со строительными площадками, огороженными высокими заборами из бетонных плит. Асфальт имелся только чисто теоретически. Фонарей на улицах не было. Гнусное место, одним словом.
Да и в самом баре было не менее гнусно. Куча шпаны, какие-то размалеванные девки, духота, шум. И пиво гнусное, тепловатое. И бармен. И…
Я уставился на сидевшую возле стойки девушку. Эта-то откуда здесь взялась? Если по виду судить, то таким тут как раз не место…
И вдруг я понял, что это мой шанс. И упускать его нельзя.
Быстренько снимаюсь с места, беру курс на девушку. Подхожу. Смотрю.
Длинные светлые волосы — легкие, нежные. Кажется, подуй на них — облаком взлетят;
— Не подскажете, который сейчас час? — спрашиваю.
Ну, она, естественно, окидывает меня тоскливо-утомленным взглядом — еще бы, после такой банальности, — и тычет пальцем в стену, на которой висят часы.
— Ага, — удовлетворенно говорю я, — без пяти час. А это местное время? Или по Гринвичу?
Девушка удивленно приподнимает брови.
— А то я сам не местный, я из этого… как его?., из Гринвича, — продолжаю я. — Мы тут с ним в ресторане были, а он не рассчитал своих сил и теперь не знает, который час…
— Кто не знает?! — спросила девушка. Голос у нее был тихий, грудной, совершенно не вязавшийся с внешностью.
— Кто? — глупо переспросил я. — Гринвич. Я же говорю, что мы с ним вместе приехали.
Было заметно, что она пыталась сдержать улыбку. Но получилось это у нее не очень-то хорошо. Окрыленный эффектом, я уже хотел выдать следующую порцию белиберды, но меня осторожно похлопали по плечу.
Оборачиваюсь. Двое. Стоят. Морды — хуже не встречал.
— Приятель, валил бы ты отсюда на хрен, — миролюбиво говорит один.
— Ага, — киваю я, — щас! Только шнурки поглажу.
— Это чужая женщина, не твоя, — презрительно цедит второй. Видно, что слова ему удается подбирать с большим трудом.
— Пошел ты… — отвечаю я.
— Ну, сука!.. — мгновенно звереет тот.
Первый тоже звереет, но молча, без слов. Он протягивает свою волосатую лапищу, чтобы схватить меня за грудки. И тут я его бью. Сильно бью, некрасиво, два раза. Коленом в пах и тем же коленом по морде — когда он, охнув, сгибается.
Второму я успеваю только дать по шее ребром ладони, но очень неудачно — никакого эффекта. Тогда я толкаю на него согнувшегося приятеля, перепрыгиваю через столик и бегу к двери на улицу.
Мысль о том, зачем мне все это вообще было нужно, присутствует в моей башке очень недолго и вскоре сменяется более актуальной — что такого мудака, как я, еще поискать надо. Бегаю я хорошо, дерусь тоже неплохо, но, судя по звуку, за мной устремилось все гнилостное содержимое этого бара. Интересно, чья это девушка была? Шефа этой банды? Хозяина бара?
Нет, неинтересно. Вру я, неинтересно мне сейчас это. Мне сейчас интересно, догонят ли? Ведь если догонят, больше ничто уже меня интересовать в этой жизни не будет, разве что больничная койка, да и то не наверняка.
На ходу оглядываюсь через плечо — человек шесть бегут, а мне показалось, что сотни полторы… Что-то нервничаю я. От шестерых-то я смоюсь. Тем более что двое уже подают явные признаки усталости — не резво они как-то бегут.
Я прибавляю скорости. Узкий переулок, темно. Сворачиваю направо, краем глаза успевая заметить, что двое преследователей все-таки отстали. Делаю рывок вперед, сворачиваю еще раз…
Тупик.
Останавливаюсь. Оглядываюсь по сторонам. Серые стены, серый асфальт, серые фигуры позади. Только небо — угольно-черное с мерцающими блестками звезд.
Преследователи поняли, что мне теперь не уйти. Они останавливаются и начинают расходиться, перекрывая мне выход из тупика. Четверо. Двое что-то держат в руках. Ножи? Кастеты? Камни?
Они медленно приближаются. Мне кажется, что я различаю в темноте их наглые ухмылки. Ухмылки палачей, понимающих, что жертве теперь никуда не деться. Что теперь с ней (со мной) можно делать все, что захочется. Можно избить, искалечить, изуродовать, убить — медленно, неспешно, наслаждаясь каждым мигом доставляемого мучения.
Звери. Хищники.
Я лезу в карман и достаю пульт. Нажатием первой кнопки я включаю глушилку. Нажатием второй — защитный экран. Теперь никто не войдет в этот тупик. А заглянувший сюда случайный прохожий ничего интересного не заметит — пусто тут, нет никого.
Все четверо останавливаются. Радужная пленка защитного поля, возникшая вокруг меня, приводит их в недоумение. Ночь, тишина, стоящий перед тобой человек окутывается тончайшей, словно мыльный пузырь, радужной светящейся пеленой. Должно быть, это очень красиво выглядит, думаю я, нажимая еще одну кнопку и сбрасывая маскирующую паутину.
Освободившиеся от паутины драббы вызывают у преследователей не меньшее изумление, чем пелена защитного поля. Младший драбб остается возле стены, во все глаза наблюдая за вторым. А тот неспешно приближается к одному из преследователей и делает неуловимо быстрое движение рукой.
Тишина. Слышно даже, как брызги крови, сорвавшиеся с лезвия ножа, шлепаются о стену и мостовую.
Двое из преследователей испуганно пятятся. А третий — кидается обратно, натыкается на глушилку, начинает биться в ней, словно муха в паутине. Проходящий мимо драбб небрежным и плавным движением погружает нож в его шею, и тело неподвижно провисает в невидимых силовых лучах глушилки.
