Иногда я подумывал о том, чтобы открыть их вновь, заглянуть в ту удивительную дверь, поздороваться с теми, кто жил за ней, пройтись вместе с ними по знакомым тропам. Но каждый раз меня останавливало опасение испортить чудесные воспоминания. Я знал, что пути назад нет. Есть лишь один способ воспринимать книгу так, как будто тебе семнадцать лет – быть семнадцатилетним. И год за годом я не прикасался к синим книгам, храня свои впечатления.
И снова все изменил случай. В какой-то газете промелькнула короткая статья о нем – несколько напыщенная, безликая, напоминающая приукрашенную выдержку из энциклопедии, одна из тех, что пишут к юбилею по заданию редакции, а потом перепечатывают из издания в издание. Каким-то странным образом эта писанина заставила меня открыть одну из его книг, забыв о своих опасениях. Результат оказался потрясающим. Под увлекательным действием, под знакомыми лицами таились мысли – его мысли. Но они, как ничьи походили на мои собственные. Это было мгновенное родство душ, то ни на что не похожее ощущение, которое испытываешь, встречая в книге фразу, точно отражающую твою точку зрения. Есть что-то неуловимо волнующее в том, что, живший столетия назад человек терзался теми же вопросами и приходил к тем же выводам что и ты. Обычно подобное ощущение не задерживается: страница, другая – и действие рвет протянувшуюся сквозь года нить. Здесь же все было иначе. Чем дальше я читал, тем крепче становилось это чувство. Слово цеплялось за слово, мысль вела к очередной мысли. С чем-то я был безоговорочно согласен, кое-что подвергал сомнению, а некоторые соображения вызывали яростное желание спорить. Но ничто, ни одна глава, ни одна страница не оставляла меня равнодушным. Это гораздо больше напоминало беседу, чем привычный процесс чтения. Я не мог отделаться от ощущения, что человек, написавший эти строки, находится где-то рядом и мы говорим, говорим, говорим и никак не можем наговориться.
В очередной раз я перечитал все, что он написал, благо собрание сочинений было полным. Ничего интереснее до этого читать мне не приходилось.
Даже жадное внимание, с которым я зачитывался этими книгами в детстве, несколько бледнело перед этими часами полными обсуждений и споров. Впрочем, прошлое всегда тусклее настоящего. Но пришел момент, когда последний том был закрыт и поставлен на место.
А потом зародилось подозрение – смутное, едва уловимое, не имеющее под собой реальной основы. В третий раз эти романы и рассказы неистово вторгались в мою жизнь. В третий раз они с неестественной отчетливостью соответствовали моей душе – до неузнаваемости изменившейся за двадцать с лишним лет. Лучше чем признанные мастера, сильнее классиков и звезд современности, он – этот "самобытный, но отнюдь не гениальный" писатель заставлял меня лихорадочно перелистывать написанные им страницы. Каждый раз в его книгах было именно то, что я искал в жизни и на бумаге. Каждый раз в них находили место мои тревоги и надежды, сомнения и вопросы. Словно там, за этими чуть тронутыми желтизной листами скрывался чуткий, выросший со мной друг, знавший меня так хорошо как я сам, если не лучше. И чем больше я об этом думал, тем невероятнее казалась сила этих страниц. Таких книг не могло, не должно было существовать. Книги детства не могут взрослеть вместе с тобой до бесконечности – в какой-то момент они превращаются в лучшем случае в ностальгическую отдушину. Книги не меняются, меняются люди. Но эти книги взрослели вместе со мной! Придя к такому странному выводу, я внутренне улыбнулся. Такого просто не могло быть. А было другое – великолепный, отмеченный "искрой божьей" автор, незаслуженно обойденный судьбой и лишенный достойного признания.
С тех пор я иногда, почти не глядя, брал один из томов, открывал в любом месте и читал несколько страниц, вновь испытывая это ощущение доверительной беседы. А потом наступил поворотный момент. Запутанная ситуация на работе набухая и разрастаясь словно внезапно появившийся нарыв стремительно приближалась к развязке. Клубок интриг и досадных недоразумений заставлял думать о себе по вечерам, нарушая тот строгий баланс, который я установил раз и навсегда еще в начале карьеры. Мрачный, поглощенный мыслями об окружавших со всех сторон подвохах, я не мог по-настоящему сосредоточится ни на чем кроме этой цепочки гнетущих событий.
В один из таких вечеров, когда унылый дождь за окном только усиливал сумрачное настроение, я подошел к полке и привычно взял синюю книгу.
Выбранный наугад рассказ на удивление почти стерся из памяти и читался почти как в первый раз. И хотя события ничем не напоминали те, что уже месяц не давали мне спать, каким-то странным образом они вызывали в памяти недавние досады и разочарования. Вместо того чтобы целиком погрузиться в чтение, я обдумывал надоевшую проблему, автоматически скользя взглядом по буквам. И вдруг из стоявших перед глазами фраз соткался вопрос. "А ты уверен, что это действительно проблема? – шепнула мне книга. – А что если взглянуть на подобную ситуацию с другой стороны? Например, вот так…" Я усмехнулся.
Решение не могло быть таким простым. И к тому же рассказ этот был читан десятки раз. Я отложил книгу и, возвращаясь мыслями к своим проблемам, отправился спать. А на следующее утро уже четко знал, как следует поступить для того, чтобы вскрыть этот нарыв. Выход, подсказанный книгой, был не просто хорошим – он был единственно верным.
Дальше закрывать глаза на происходящее было нельзя. Все эти годы я встречался лицом к лицу с чем-то не укладывающимся в привычные представления – и лишь по-страусиному прятал голову в песок. Объяснение напрашивалось само собой – фантастическое, нелепое и все же не имеющее альтернативы. И вопреки возмущающемуся здравому смыслу я начал следить за книгами, за словами и предложениями, которые они с такой готовностью выставляли мне напоказ. Вечер за вечером я приходил в кабинет, раскрывал один из томов и читал, читал, читал. На первый взгляд слова оставались те же. Но, тем не менее, теперь я мог поклясться, что они меняются. Эти изменения нельзя было зафиксировать, они струились, текли меж пальцев словно вода, но так же как вода они были ощутимы. Рано или поздно текст преображался. Я пытался дословно запоминать реплики, фразы, даже целые параграфы, но все впустую. Именно заученные строчки оставались неизменными.
Однако подчас и они, сплетаясь с окружавшими их предложениями, начинали приобретать иной смысл – не совсем тот, который они несли в себе за неделю то этого. Я даже пробовал фотографировать страницы и через какое-то время сверять фотографии с оригиналами. Тщетно: они всегда совпадали до последней буквы. Совпадали – и все же воспринимались по-другому.
