— Деревню оцепили? — спросил Гриф у подскочившего адъютанта.
— Три часа назад. Сейчас старосту назад пустим, и начнем. Аномальное пятно готовим к изоляции, как положено. На рассвете первая истребительная приедет.
— Вот и ладно, — Гриф кивнул; махнул рукой, отпуская адъютанта и секретаря, и побрел к лагерю.
— Ужин господин Наблюдатель велели в штабной палатке накрыть, — крикнул вдогонку адъютант.
*
Наблюдатель оказался розовощеким круглолицым крепышом с умильной улыбочкой, будто намертво приклеенной к пухлым губкам.
— Наконец-то, — воскликнул он, щурясь, разглядывая входящего Грифа и нетерпеливо потирая ладошки: — я уж думал без Вас начинать. Стынет.
Ловко спрятав в переносной сейф пачку мелко исписанных бумаг — ишь, трудяга, ни минуты покоя — Наблюдатель жестом фокусника сдернул со столика салфетку. Под салфеткой обнаружилась кастрюлька с дымящейся разваренной картошкой, густо присыпанной укропом; миска с тугими, истекающими соком, малосольными огурцами; горшочек с густой желтой сметаной и запотевшая бутыль, наполненная сомнительного вида мутноватой жидкостью. Стандартный паек — брикеты, упакованные в фольгу — был сиротливо сложен на краю стола. Наблюдатель выдернул из бутыли обмотанную тряпицей пробку, повел носом, с явным наслаждением вдыхая кисловатый хмельной запах.
— На меду и яблоках настаивают, негодяи, а? — восхищенно обратился он к Грифу.
— Местное? — с сомнением уточнил Гриф, оглядывая разложенное угощение.
— Да бросьте, — сморщился Наблюдатель. — Проверено все. Вы думаете, снаружи меньше заразы нахватаетесь? Думаете, эти тряпки Вас защитят? — он презрительно ткнул в защитный костюм Грифа; махнул рукой; уверенно ухватил в кулак узкое горлышко бутыли. — И потом, ну скажите честно, — глаза Наблюдателя, неожиданно цепкие для кукольно пухлого личика, уставились на Грифа: — Вам не наплевать, годом больше или меньше этой паршивой стерилизованной жизни, а?
Раньше Гриф послал бы его подальше — хотя бы потому, что в обычае Наблюдателей было устраивать подобные проверки, а потом строчить длинные кляузы о несоблюдении устава в Управление. А теперь ему, действительно, было наплевать.
— Вы бы, господин Ловчий, чтоб тут какой грязи не натрясти, лучше верхнюю одежду сняли. Да и масочку тоже, — предложил Наблюдатель, осторожно расставляя доверху налитые стаканы. — Или что, уже не замечаете, второй кожей приросла?
Гриф вздрогнул — и заметил заинтересованный взгляд Наблюдателя, ухвативший его движение, как кошка — зазевавшуюся мышь.
Именно так — слово в слово: «второй кожей приросла?» — говорила Инга, когда он иногда забывал сразу снять маску.
А еще Гриф не любил, когда его называли Ловчим. Будто пса. Или охотничью птицу, приученную срываться в небо только по дозволению хозяина, бить указанную им добычу и послушно возвращаться на хозяйскую перчатку. Хотя, кем они еще были, очистители, как не дрессированными псами и ловчими птицами Управления.
— Ну что, Ловчий, — Наблюдатель разглядывал Грифа, не то издеваясь, не то провоцируя. Гриф молчал. — Выпьем за будущее? За будущее для нормальных людей, а?
Гриф сдержанно кивнул, поднимая стакан. Тост был обычен, традиционен. На редких официальных праздниках Управления президент поднимал первый бокал именно с этими словами.
Первый глоток жидкости, отдающей кисловатым духом перебродивших яблок, был прохладен и мягок, второй — неожиданно опалил глотку. Гриф медленно вдохнул, прислушиваясь, как внутри распускается огненный цветок, согревая усталое тело и сжигая дотла напряжение и тревогу. Во рту остался привкус горечи и меда.
— Что, хороша? — Усмехнулся Наблюдатель, с хрустом впиваясь зубами в тугой бок огурчика. — А Вы — местное, не местное… Тут вопрос, кто нормальные, а кто нет, — утерев ладонью рассол с подбородка, он выжидающе посмотрел на Грифа, и тот с запозданием понял, что вопрос относится к словам тоста. Попахивало провокацией.
— Хороша, — сказал Гриф, щедро плеща из бутыли в оба стакана: — На меду, значит?
— Ай да Ловчий, — рассмеялся собеседник, — Ай да… Да не проверяю я Вас. Больно надо. Давно хотел на Вас взглянуть, знаете. Ловчий, который настолько паталогически честен, что даже ни разу не солгал своим будущим жертвам. Некоторые говорят — псих. Ну да мы все тут немного психи. Ну давайте — за психов! Не чокаясь.
Наблюдатель выпил, склонился к Грифу:
— Знаете, почему? Потому что у нас нет будущего. У нас, элиты; золотого генофонда; драгоценным крупинкам, выбранным из миллиардов, тех миллиардов, которые без раздумий были брошены умирать… А теперь у нас нет будущего… Что думаете, я псих?
— Да, — вздохнув, согласился Гриф. Кажется, этот Наблюдатель начинал ему нравиться.
…- Нормальность — что такое эта нормальность, а? — раскрасневшийся Наблюдатель — блестящие глаза, прядь волос липнет к вспотевшему лбу — размахивая руками, едва не смахнул со стола свой стакан.
Рассыпчатая, солнечного цвета, тающая во рту картошка с душистым укропом была давно сьедена; на дне миски плавал один огурец; бутыль же казалась бездонной — или это Наблюдатель незаметно уже достал следующую?
— Нормальность — принадлежность к большинству. Не более того. А попытки определить эту нормальность искусственно — диктатурой меньшинства — обречены на неудачу, рано или поздно. Нас меньшинство, просто пока не все это понимают. Вот ты, Ловчий, скольких отправил на смерть — за последний год, а?
— Мальчика, — неохотно сказал Гриф. Вспоминать не хотелось: — и его мать. Из парижской деревни. Если бы не эта дурацкая псина…
*
…Собака кинулась из-за дома — огромная мохнатая зверюга метра полтора в холке — молча оскалив двойной ряд острых зубов. Гриф даже не успел ничего понять — среагировало тренированное тело. Отскочив в сторону, Гриф раскроил собаку очередью из уни-стрела.
— Жулька! — срывая голос, к телу чудовища, бросился щупленький белобрысый мальчишка лет семи.
— Ты убил мою Жульку… Ты… — размазывая грязь и слезы по щекам, мальчик обернулся к Грифу.
— Извини, — сказал Гриф, забыв, что из-за маски ребенок не видит его виноватой улыбки.
— Тони! — истошно закричала высокая женщина, кидаясь между мальчиком и Ловчим. Не успела. С замурзаного пальчика ребенка, обвиняюще устремленного на Грифа, сорвался сгусток пламени. — Тони!! — трава у ног Грифа загорелась; уни-стрел, опять сам прыгнув в ладонь, отшвырнул мальчика назад тремя выстрелами. — Тони! Сыночек! — женщину Гриф успел застрелить до того, как с ее засиявших алым светом рук, потек огонь…
