в очках, добрый, мягкий, но становящийся до бледности на скулах стальным, когда дело касается защиты чести и справедливости. Может быть, я чуточку домысливаю, но, читая новый роман В. Крапивина, я узнал в Чи́те Женьку…
Все это не значит, однако, что В. Крапивин списывает своих героев из своего окружения, как «трудный» ученик на контрольной заглядывает в соседские тетрадки. Жизнь не подсказывает писателю решения его «контрольной», а строго проверяет его. И если мы даже в фантастическом облике узнаём знакомое лицо, это означает прежде всего, что писатель метко распознал в нашей реальной, повседневной жизни самые характерные черты и вынес их на всеобщий суд или всеобщее восхищение.
В романе В. Крапивина реальны подвиги ребят, попадающих в фантастические ситуации. Но не значит ли это, что так же реально и Зло, против которого борются крапивинские герои? Да, В. Крапивин во всех своих книгах не превращает Зло в абстрактную категорию, окутанную туманом истертых морализмов, — он смело и жестко называет его конкретные проявления, его конкретных носителей, даже если они, как в этом романе, облечены в аллегорические одежды. В романе носителями Зла выступают грубо раскрашенные манекены, халтурные гипсовые статуи, но это — образ, маска, маскировка. Когда манекены оживают, они ведут себя узнаваемо, как люди… нет, как нелюди в человеческом обличье, которые — увы — еще живут на нашей Земле, вынашивают фантастические в своем изуверстве планы… А внутри нас самих, когда мы вдруг становимся равнодушными к боли других людей, разве не каменеет душа, не начинает ли стягивать кожу лица холодная маска бесчеловечности?..
Вроде бы сокрушающей Зло победой заканчивается роман. Дорогою ценой доставшейся, но — победой. Гелька разрывает замкнутый круг, и банды манекенов оказываются отрезанными друг от друга в разных мирах. Но они еще живы! Они еще могут воспрянуть в каждом из миров. И на нашей Земле, как разбросанные по поляне подернутые пеплом угли, могут выпустить на лес губительное пламя…
Так, выходит, не для веселья и праздника собрались на перекличку крапивинские барабанщики. Они готовы продолжить борьбу со Злом. С разных планет, из разных галактик, из разных времен — они сильны своим единством. Они победят. Но это впереди. А пока…
Мальчики в алых испанках,
В черных морских бескозырках,
В пыльных зеленых пилотках
Встали шеренгою плотной.
И барабанщик Володька,
Маленький и загорелый,
Снова зовет в дорогу.
Слышите? Бьет тревогу!
С. И. Казанцев
Был, видимо, июнь. У цирка цвели кусты желтой акации. Алька, не вставая со скамьи, дотянулся до ветки, сорвал похожий на ушастого зверька цветок, сунул в рот. Сладко зажмурился.
Тик посмотрел на Альку и сделал то же самое.
— Травоядные, — сказала Данка. Тогда и Чита, не отрываясь от книги, добыл себе цветочек.
Яр вспомнил, отчетливо вспомнил, как всасывается в язык сладковатый, с травянистым запахом лета сок. Виновато посмотрел на Данку и тоже потянулся к ветке. Данка сделала вид, что не заметила.
Яр осторожно раскусил корешок цветка, тихонько засмеялся и закрыл глаза. Он отчетливо услышал голос мамы: «Яська, опять ты жуешь эту зелень! Ты превратишься в верблюда».
«Еще немного, и я вспомню мамино лицо», — подумал Яр.
В сквере было шумно. До утреннего представления оставалось минут сорок, в цирк пока никто не спешил. Мальчишки и девчонки играли в прятки и догонялки. Кто-то смеялся, кто-то кричал: «Это не по правилам, пускай теперь Сашка ищет!» Щелкали пистонные пистолеты. Перебивали друг друга считалки. Вот знакомая:
На золотом крыльце сидели
Царь, царевич, король, королевич…
Вот незнакомая:
Раз-два! Три-четыре!
Синий слон живет в квартире!
На слоне лежит доска,
Раз-два-три — Тебе искать!
Яр вспомнил, как он, зажмурившись и прижавшись лбом к забору, торопил приятелей: «Раз-два-три-четыре-пять: я иду искать! Кто не спрятался — я не виноват!» Та-та-та-та! — разлетался топот подошв. Разбегутся, притаятся. И тихо во дворе, как на пустой планете…
Не надо про планеты.
Надо сидеть и радоваться подарку судьбы. Лету. Вот этим голосам и смеху…
Кто-то радуется, а кто-то не очень. Вон курчавый пацаненок в клетчатом костюмчике поссорился с мальчишками. Они кричат:
— Не видишь, что ли, нас уже четверо!
— Ну и что? Никто же не узнает! — обиженно доказывает он.
— Ненормальный какой-то! Иди один, а то получишь!
Ребята убежали, а курчавый мальчишка надулся и так сердито сунул в кармашки кулаки, что весь его желто-синий костюмчик смялся и скособочился.
Яр пожалел мальчишку, как самого себя. Когда он был маленький, его, случалось, тоже не брали в компанию…
Алька забрался на спинку скамьи, балансировал на ней и рвал с куста цветки покрупнее.
— Сядь, — сказала Данка. — Свалишься и весь извозишься.
— Щас… — Алька прыгнул, зацепил Читу. — Ой…
— Обормот, — вздохнул Чита. И снова взялся за чтение.
— Правильно, обормот, — сказала Данка. — А ты, Вадик, тоже. Хотя бы сегодня обошелся без книжки… Такое дело, а ты…
— Я все понимаю. Одно другому не мешает.
— Что тебе говорила учительница? — поддел Читу Алька. — «Если бы ты, Вадик, глотал учебники, как глотаешь книжки, ты учился бы на одни четверки».
Чита перелистнул страницу.
— А почему не на пятерки? — спросил Яр.
Чита поднял голову и снял очки. Данка округлила глаза. Тик… В его карих глазах — Яр увидел ясно — метнулась непонятная тревога и радость. Алька подскочил и свалился в траву.
— Вот это да! Вот сказать бы ей: «Поставьте мне пять»!
— Ребята, вы не смейтесь, — растерянно сказал Яр. — Конечно, я могу что-то напутать… Вот когда мы учились…
Алька от смеха перекатился с травы на песок дорожки. Данка подняла его и бесцеремонно шлепнула:
— Ну что за чучело!
Из какого-то незаметного кармашка выдернула платочек, стала смахивать сухой песок с белой Алькиной рубашки, еще недавно чистой и отглаженной. А заодно с волос, шеи, щек и ушей. Алька, чуть косолапя, перебирал исцарапанными ногами, фыркал, отворачивался
