— Знаешь, что случилось с тем, кто был до тебя? — вдруг певуче спросила Эдит, впервые за все время наводя на Пауля свои темные, как жареный кофе, хмельные, отчаянно тоскующие глаза.
— Знаю, — твердо сказал гость, хотя у него споткнулось сердце. Лицо женщины на миг подобрело. Она сделала знак левой рукой, Михай налил сивухи… "Пьет, как воду!" — ужаснулся в душе Ляхович.
— Эт-то хорошо, — сказала женщина, даже не думая закусывать. — Хорошо, что ты такой храбрый. Старуха Эдит не ест храбрых, разве что о-очень проголодается…
— Храбрый! — презрительно фыркнул Георги. — Нам-то что от их храбрости? Мало что тот дурень сам сложил голову, он нас всех чуть не подвел под топор. Оранжево-голубые в сламе с рэкетирами, ради такого случая они перетряхнули все лежки… Может, ты еще хуже напортачишь, а? Что тогда?…
— Не понимаю вас, брат Михай! — собрав остатки воли, заговорил Пауль, и голос его постепенно окреп. — Если вы так нас не любите, то почему взялись помогать? Впрочем, еще не поздно. Я могу встать и уйти, и забыть ваши имена и адрес… — Ляхович сделал паузу; никто не заговорил, не двинулся с места. — Может быть, вы вообще все хотите сделать нашими руками, а сами остаться в стороне? Пусть, мол, земляне или их ученики за нас гибнут, а мы дождемся радостного дня и стройными рядами войдем в царство свободы — так, что ли?
Он перевел дух — и вдруг, неожиданно для себя самого, отважно хлопнул рюмку, зажевал соленым огурцом. Длинноносый Кабрера переглянулся с Георги; тот слегка пожал плечами, и Кабрера любезно сказал Паулю:
— Извините нас, но… брат Мариан оставил по себе такую память, что нас всех до сих пор лихорадит. Вы должны понять…
Пауль кивнул. Он хорошо знал своего предшественника в Нижнем городе, также бывшего трутня, окончившего учебу на год раньше. Чистый человек был Марек Соучек, романтик до мозга костей — жить бы ему в Кругах Обитания, среди себе подобных… Обаятельно улыбаясь, входил он в портовый притон Нижнего города или в гвардейскую казарму. Входил и начинал говорить… С ним случилось то, чего следовало ждать от Вальхаллы, от мира, где царят неврастения, пьяная тупость, бешеная первобытная злоба. Пусть отцы-патриархи обещали не препятствовать агитации — это было одним из пунктов союзного договора, — оставалась жуткая уголовно-торгашеская стихия и фанатики-сектанты. Мариан отправился проповедовать в подвал, где собирались гангстеры Нижнего. Услышав, что им предлагают строить мир общего равенства, где каждому доступно любое богатство, "крестные отцы" приняли свои меры. Агитатора привязали за ноги к автомобилю и долго волокли по улицам…
— Да, я понимаю, — сказал Пауль. — Но поверьте, что случай с… братом Марианом нас многому научил. В том числе и предусмотрительности.
— Ну ладно, давайте к делу, — сказал Кабрера. Пауль немало удивился: весь облик интеллигентного истопника обрел достоинство и даже благородство — не скажешь, что несколько минут назад сидел возле стола потухший, сломанный пьяница, катал хлебные шарики. — Какая у вас программа, с чего начнете?
— С начала, — усмехнулся Пауль, глядя, как Михай откупоривает бутылку, и думая о том, что запах нового пойла не столь отвратителен, как сивушный смрад прежнего. — Нам сейчас важно добиться, чтобы не единицы, а как можно больше людей побывало в Вольной Деревне, на Земле…
— И ниспроверглось в ад кромешный! — сказал из угла тонкий сипловатый голос — ни мужской, ни женский. Проснувшись, сидел на постели неизвестный Паулю тщедушный мужичонка, в комбинезоне трудармейца низшего разряда, почти лысый, обросший цыплячьим пухом вместо бороды.
— Заблудшие! — прокричал мужичонка, потрясая изуродованным указательным пальцем. — Ибо как еще назвать тех, кто по своей воле радостно бежит в пасть диаволову?
— Значит, ты сюда пришел? — вдруг с холодной яростью, абсолютно трезво спросила Эдит. — Ты хотел первым увидеть проповедника; ты ходил за мной, как теленок за маткой, и просил показать его, — а теперь сначала спишь, как скотина, когда он приходит, а потом блюешь на него своей желчью?
— Я пришел свидетельствовать во славу божию, ибо знал, что увижу посланца сатаны! — выкатывая бесцветные глаза, свирепо просипел в ответ мужичок. Остатки волос его встали дыбом; он казался Паулю смешным и жутким, как цапля в вольере, когда она ни с того, ни с сего начинает топорщить перья и раздирающе кричать.
— Они умирают, как умер Христос! — во весь голос завопила Эдит. Затем вскочила, оказавшись неожиданно высокой и тонкой, словно манекенщица, в своем черном глухом платье, и закатила проснувшемуся звонкую пощечину…
Могучий согласный рев плыл над пустыней, приближаясь к озеру в подкове круглых вершин. Места были совершенно дикие: зима, та самая, что встречала еще проникателя Лобанова, — тридцатилетняя зима Вальхаллы превратила озеро в сплошной пласт льда, покрытого многометровым, гранитной прочности снегом; фарфоровые шапки лежали на негритянских головах гор.
Уииу… С истерическим скрежетом, словно толстое железо резали ножницами, передний вертолет налетел на силовой барьер; свернул, чуть не исковеркав лопасти, и завис на месте со всем сердито жужжавшим отрядом.
Семь громадных, как двухтажные дома, серо-коричневых "королевских питонов" — десантное братство колена авиаторов — поднимали шквал винтами, готовясь к самому необычному из штурмов, о которых когда-либо упоминали хроники "Стального ветра". В кабине флагмана племянник главы братства (то есть адъютант командира отряда) Войцех Голембиовский был сшиблен толчком с ног, по счастью, на мягкую обивку; поднявшись, заявил не без восхищения:
— Вот это котел у ребят! Накрыли все озеро, не подступишься…
— Подступимся, — ровным голосом сказал начальник братства Син Тиеу Самоан. Со своими жесткими раскосыми глазами под краем каски, с рублеными носогубными складками на плоском лице, Син Тиеу казался Войцеху похожим на маску южноазиатского божества-устрашителя (видывал он такие маски в музее Вольной Деревни). Адъютант глушил в себе неприятное чувство — господи, ведь это же Син, родной мой человек! — гнал прочь страх и брезгливость, но не мог унять подсознательного трепета…
Конечно же, не случайно стал Голембиовский, выпускник школы агитаторов, помощником командира штурмового отряда.
Год назад, накануне летнего солнцестояния, над городом землян — Вольной Деревней — разорвалась аннигиляционная бомба. Ее внезапно сбросили с безобидного туристского самолета. Большого ущерба взрыв не нанес — почти всю энергию успели скапсулировать и выбросить вон внепространственным каналом. Но двадцать семь землян погибли безвозвратно, их тела были обращены в атомный газ, что сделало невозможным воскрешение. Это была тяжелейшая из трагедий, за триста лет случившихся в Кругах Обитания.