Я задерживаюсь на этом, временно прервав скорее бурную, нежели многословную историю Ланселота, потому что хотя Ланселот и правда победил и уничтожил Дракона — найдя его, с ним сразившись, на беду и ему, и себе, — но Дракон-то был не единственный представитель этого дьявольского племени. Мне ведомы их имена, ведомо, где живут они и властвуют, эти драконы. Да только не мое уже дело изничтожать их: тот, в кого обратился я с годами, радостно и без колебаний присоединился бы к новой борьбе, да только, чтобы начать такую борьбу, всегда необходим Ланселот!
Итак, вновь обратясь к описанию Дракона или драконов, знакомя с природой их власти, напомню, что, как я уже говорил, они подолгу восседают на захваченном троне. По двум причинам. А именно: в каждом отдельном случае они ссылаются на ту или иную могучую мысль либо на какого-то могучего предка и уверяют, что никто, кроме них, не сбережет мысль, память предка сего достойно. И можно было бы в единый миг переступить через подлую эту глупость, растоптать ее, если бы…
Их великое множество, этих «если бы». Распознает же их только тот, кому ведома прекрасная, единственно достойная человека, священная форма ненависти, кто требует свободу, не вступая в торг, кто смеется над властью денег и звонкого металла, порабощающую столь многих, и в свободе других видит гарантию собственной свободы; кто трепещет не смерти вообще, но смерти недостойной, кто не мыслит жизни без борьбы за справедливость, вне ее, кто одного лишь боится: помимо сознания и воли совершить какую-то подлость либо помочь ее свершению; кто в душе своей столь же не испорчен, храбр и весел, как тот муж, кого ныне мы называем Ланселотом. И еще нечто, быть может, самое важное — в одно и то же время ужасающе трагическое, но и возвышающее: лишь тому суждено встретиться с Драконом, лишь тот может распознать его, с ним сразиться — и победить, — кто знает, что мужи, первыми поднявшие меч свой против Дракона, почти всегда погибают.
А теперь и довольно о природе Дракона и о том, кто такой Ланселот!
Ланселот не бродяжничал, как в те времена — да и ныне — всякого толка бродячие рыцари: у него была цель. Хлеб он всегда только просил — никогда не отбирал силой, — в остальном же благодушно довольствовался тем, что давал ему лес. Он хорошо владел луком — сим рыцарями презираемым оружием — и потому частенько лакомился зайчатиной и даже мясом косули. Однако он не слишком усердно о том заботился. Закаленный, выносливый, он легко мирился с лишениями и прежде всего старался найти зеленый лужок да чистый источник либо речушку, чтобы накормить-напоить своего коня. Путь его был долог — за это время он раза четыре, если не сбился со счета, повстречался со вздорными задирами рыцарями. У двоих из них достало ума обменяться с ним приветствиями и в драку не лезть, двое других были убиты. Обоих Ланселот похоронил, прочитал над каждым молитву и вновь отправился в путь, куда влекла его судьба. Один этап скитаний его — последний, как потом оказалось, — был особенно трудным. Три дня брели они по голой пустыне, три дня и конь его, и он сам не ели ничего и не пили, все было голо. И когда увидел Ланселот впервые, когда разглядел как следует существо, напоминающее человека, то знал уже и не сомневался, что прибыл, хоть и не были обозначены владения Дракона ни ободранной и украшенной перьями сосною, ни пограничным камнем. Разыскал же он Драконово царство, видимо, по двум причинам: благодаря точным указаниям Галахада и собственной своей решимости. Он действительно искал Дракона, а значит, и должен был встретиться с ним.
Край этот, который оглядывал он глазами не путника, а воина, изготовлявшегося к битве, ничем, пожалуй, не отличался от всех тех земель, где доводилось ему бывать прежде. Хотя… пожалуй, все-таки отличался. Не зеленели поля, горячей обжигал песок на морском берегу, и гранитные скалы глядели угрюмей, чем всюду, где побывал он за жизнь свою. Три дня он скакал и три ночи провел в преднамеренно опустошенных — позднее узнал он и это — приграничных лесах, но в себе заметил только одну перемену: разведя большой и высоко полыхавший костер, он инстинктивно ложился от него подальше, и обнаженный меч делил с ним беспокойный его сон. И конь был всю ночь начеку.
Как ни силен он был духом, как ни крепко скроен, все же однообразие и одиночество, несомненно, его измотали, поэтому, увидевши первое человеку подобное существо, он радостно его окликнул — и вот тут-то был поражен безмерно. Сперва оборванец попытался, правда, удрать, делая большие скачки, будто козел, когда же Ланселот крикнул ему вслед, человек этот, или нечеловек, встал на четвереньки и замычал. Выросшему при королевском дворе Ланселоту, воину и приближенному короля, доводилось наблюдать не раз, как воздают почести рыцари, дворяне, свободные землепашцы и крепостной люд, он привык к покорству окружающих хоть и не любил его, — но ничего подобного до той поры он не видел. Ибо человек этот, или как его назвать, стоял на четвереньках перед конем его, низко нагнув голову, не смея поднять взор, и время от времени мычал, словно вол.
— Спятил ты, что ли? Почему ведешь себя столь недостойно?!
Пустыня вокруг молчала, конь сердито вскидывал голову, а тот, внизу, лишь взмыкивал изредка.
— Понятен ли тебе язык, на котором я говорю с тобой? Отвечай!
Оборванное, стоявшее на четвереньках существо, услышав приказ, приподняло голову и кивнуло.
— Я понимаю этот язык, Могущественный господин.
— А коли так, — Ланселота медленно, но неотвратимо охватывал гнев, — отчего ж ты мычишь, будто вол? Говори, как положено! Как человеку подобает! Веди меня в дом свой.
— В мой… дом?
Ланселот почувствовал вдруг — быть может, это последнее впечатление его доконало, — сколь сильно он утомлен. Он нуждался в отдыхе, в еде, ему хотелось вытянуть ноги и, если можно, поспать. Он спрыгнул с лошади, и тот, другой, совсем распластался на земле.
— Встань!
— Зачем мучаешь, Могущественный господин? Прикончи сразу… Я вижу по лицу твоему, что ты могучий рыцарь, руби уж так, чтобы мне не мучиться долго.
— В уме ли ты? С чего бы мне тебя убивать?
— Так ведь… чтобы исполнить приказ нашего Непобедимого Властелина. Мне ли говорить тебе это?
— Как гласит приказ сей?
— Молю тебя, не унижай сверх меры!
— Я требую, чтобы ты повторил его слово в слово!
Ланселот понял, как следует ему действовать. Криком брать, приказами сыпать. А ну-ка!
— Приказ гласит: ежели какой-либо скот земли сей попадется на глаза Непобедимому Властелину нашему или хотя бы только Могущественным господам, слугам его, он должен умереть! Ибо наш долг — послушание и благодарность за то, что нам разрешается жить.
