Кто-то предложил доллар. В шутку, наверное. Но доллар обсуждали всем обществом горячо, с пристрастием, хотя все понимали, что если всерьез говорить о символе, то это, несомненно, должен быть доллар. И смотрелся бы красиво рядом с золоченым корабликом и ангелом на Петропавловском соборе.
Доллар отвергли из соображений национальной гордости великороссов, а символа рубля так и не придумали.
В конце концов высокая комиссия из чиновников правительства и начальства государственных музеев приняла нечто, похожее на вензель с буквой «Р» внутри, что должно было обозначать Россию, но подозрительно напоминало герб императорского дома Романовых.
Но до шпиля дело так и не дошло. Успели создать залы Горбачева и его соратников, залы первых политических партий, Первого съезда народных депутатов, ГКЧП, расстрела Белого дома и избрания первого президента России.
До второго тоже не дошли, потому что как раз в это время дом сменил тенденцию, или ориентацию, если можно говорить об ориентации дома. Он изменил направление движения.
Потихоньку, сантиметр за сантиметром, как и раньше, дом снова стал врастать в землю. Через год уже и постамента заметно не было, встал на место цокольный этаж, но на этом дело не остановилось – дом продолжал проваливаться тихо, методично и неуклонно.
Впрочем, заметно это было лишь специалистам. В повседневной жизни убывание высоты дома на какой-нибудь сантиметр в сутки совершенно не улавливалось жильцами, но за год под землей оказывался целый этаж!
Снова провели срочные исследования и выяснили, что исчез гранитный валун со скрепленным с ним фундаментом дома – как сквозь землю провалился в прямом смысле этого слова!
То есть дом теперь опирался своими стенами на зыбкую породу, подверженную катаклизмам и влиянию подземных вод. Иными словами, мог рухнуть в любую минуту или провалиться в тартарары.
Конечно, срочно стали подводить под кирпичную кладку стальные листы и бетонные блоки, как-то скреплять, но основы не было. Создать нечто подобное гигантскому валуну инженерная мысль была не в состоянии.
И тогда дом и участок земли, на котором он стоял, а точнее, в который он впивался, как хоботок комара в кожу, как карандаш в песок, продали предпринимателю Джабраилу неизвестной кавказской национальности.
Инвестиционная политика Джабраила была простой: если с одного конца убавляется, с другого должно прибавляться. Поэтому по мере врастания дома в родную почву и перехода очередного этажа в подземное состояние сверху мгновенно воздвигался новый этаж. Таким образом, внешне дом был всегда одной и той же высоты, хотя этажность его росла за счет невидимых глазу подземных этажей.
Общественность, как всегда, пыталась бить тревогу, но тревога уже была бита и перебита по более серьезным поводам, да и внешне все было в порядке: дом стоял новенький, отремонтированный, время от времени достраивался лишь последний этаж.
Впрочем, движение дома вниз прекратилось пару лет назад, наступила стабильность, что позволило Джабраилу соорудить на плоской крыше свою резиденцию, как бы дав этим понять, что худшие времена позади.
– Так что вы имейте в виду, Владимир Николаевич, – закончил свой рассказ Геннадий. – Если начались подвижки, то скоро здесь будет «минус четвертый», а там и «минус пятый». Но ничего, лифты хорошие, да и вентиляцию делают на совесть.
– А почему бы с появлением нового этажа всем арендаторам не сдвигаться вверх одним махом? – подал рационализаторское предложение Пирошников.
– Ну вы подумайте – каждый год переезд. Кому это надо? У многих здесь какое-никакое производство, оборудование, машины. И все это перетаскивать регулярно. Да и чего ради? Цифирки? Когда углубимся по-настоящему, всем будет решительно все равно, какой там – минус двенадцатый или минус двадцатый!
Пирошникова тут поразил даже не масштаб предполагаемого «отрицательного небоскреба», а вот это: «углубимся по-настоящему». Чем-то неистребимо родным повеяло от этого оборота. Он почти не сомневался, что бизнес-центр такой конструкции уже является предметом патриотической гордости домочадцев.
– Ну и до каких глубин мы можем провалиться? – спросил он, когда Геннадий закончил.
– Владимир Николаевич, я вас прошу воздержаться от терминов «проваливаться» и «тонуть». Мы не проваливаемся и не тонем. Будет происходить контролируемое перемещение этажей на новые уровни. Я обязан просто по должности не допускать пораженческих настроений.
Пирошников проникся. Здесь все было серьезно, по старинке.
– Но вот толчки нежелательны. Разовые смещения более десяти сантиметров являются подвижками. Причину подвижки будем искать.
И он ушел, оставив Пирошникова размышлять. Впрочем, размышлял он недолго, вскочил со стула и направился к соседке.
– Дина Рубеновна, позвольте извиниться. Я на вас накричал совершенно напрасно. Был взволнован, – проговорил Пирошников, как только соседка отворила дверь.
– Ничего, бывает, – улыбнулась она. – Подумайте лучше, как вы будете управляться с этим.
– С чем? Вы действительно думаете, что я имею отношение к этому… землетрясению?
– Я уверена.
– Но как, почему? Я лежал на тахте, размышлял… И вдруг…
– Это совсем неважно – что вы делали и о чем думали. Я же не утверждаю, что вы сознательно вызвали эту подвижку. Но через вас дом получает какую-то информацию и реагирует. Вы – его антенна.
Пирошников невольно осмотрел себя – руки и ноги.
– А кто подает сигналы?
– Не знаю. Коллективный разум. Или коллективное бессознательное, что больше похоже на правду.
– Вы хотите сказать, что коллективное бессознательное общества хочет утонуть?
– Я ничего этого не говорила, – она снова улыбнулась.
– Да-да, спасибо…
Пирошников вернулся к себе и некоторое время экспериментировал со своими виртуальными способностями. Например, прилегши на тахту, он некоторое время сосредотачивался, а потом вскакивал рывком и с неописуемой яростью выкрикивал в пространство:
– А пошло оно все нах!
Так что котенок Николаич вздрагивал и жалобно мяукал.
Пирошников посылал сначала «все», а потом и сам дом в разные места, но тот хранил полнейшее спокойствие и не сдвинулся ни на миллиметр. Казалось, он издевается над Пирошниковым.
Приходилось снова вступать с ним в борьбу, как и сорок лет назад.
Глава 11. Антенна коллективного бессознательного
Внезапно назначенный антенной коллективного бессознательного Пирошников поначалу почувствовал нечто вроде обиды. Почему бессознательного, собственно? Разве не мог он улавливать главные тенденции в коллективном разуме общества? Разве не нужны эти веяния самому дому, ведущему столь сложную интеллектуальную жизнь? Опять все отпускалось на волю волн, подчинялось случаю. Сознательность погружалась в трясину безволия, дом покорно тонул в плывуне.
