— А посещение музеев?
— Это программируется еще легче. Добавляется сущий пустяк: при перечислении «увиденных» картин вводится параметр «нравится – не нравится», «0» или «1».
— Если я правильно понял, майор Кротов у тебя ничем не будет отличаться от других копий?
— А разве он сейчас отличается?
— Ну, он такой грозный, настоящий начальник.
— Эта функция будет задействована.
— И все?
— Разве не ты рассказал мне о том, что у него нет ни одной внятной мечты?
— Как-то это обидно звучит.
— Ерунда, — ухмыльнулся Горский. — Попечительский совет потребовал, чтобы майор Кротов написал подробную автобиографию. Если там обнаружится содержательная информация, она будет изучена и запрограммирована нашими специалистами. Прелесть работы с мысликами заключается в том, что мы можем активно работать с их воспоминаниями в любое удобное для нас время. Скажу больше: нас с тобой уже не будет, но и через пятьсот лет неведомые потомки будут работать с записью сознания майора Кротова, добавляя свои, невообразимые нашему пониманию, измышления.
— Это и позволяет считать его бессмертным?
— Да.
— Но почему модель будет считать себя Кротовым?
— Так мы ему об этом скажем. Внешний майор Кротов поверит. Как и положено модели типового начальника, он обучен доверять своим подчиненным. Для этого написана полезная подпрограмма. Не волнуйся, все под контролем.
Потом Зимин часто вспоминал этот разговор. В меру откровенный, он перевернул его жизнь. Наверное, давно следовало научиться относиться к окружающему миру с легкой иронией, принимая его несовершенство, понимая, что ему не дано исправить даже самые очевидные ляпы. Зимин, в принципе, так и поступал. Роль наблюдателя его устраивала. А вот светиться в сомнительных программах в качестве действующего лица Зимин не желал. Заниматься тем, что Горский называл наукой, было выше его сил.
Не исключено, что это наивно, но Зимин согласился бы написать книгу о том, как Горский создает макет сознания под названием «майор Кротов». А вот самим макетом ему заниматься было скучно. Такой текст мог быть полезен, пора было обратить внимание людей на то, что наука в последнее время перестала быть наукой, разменявшись на показушные проекты вроде записи сознаний на внешние носители.
Надо было прямо сказать об этом Горскому, но нужные слова не приходили. Его успокаивало то, что он все еще мог быть полезным. С порученной работой он справлялся. Честно говоря, Зимин думал, что макет сознания майора Кротова удастся создать года через два, а за это время он найдет себе место лучше. Было еще одно объяснение тому, что он медлил, чисто эгоистическое. Зимин рассчитывал, что пристальное наблюдение за поведением Горского поможет написать повесть об ученом психофизике. Он стал записывать в коммуникатор замеченные мелкие детали поведения Горского: как он скрещивает руки, когда у него что-то получается, как тускнеет его взгляд при малейшей неудаче, при этом он забавно ковыряет носком ботинка паркет и злобно подкашливает. С особым удовольствием Зимин записывал анекдоты, которые любил рассказывать Горский, и его типичные шуточки. Чувство юмора у Горского было своеобразным, что было особенно ценно при написании текста о настоящем психофизике, поскольку позволяло сделать его книжный образ более выпуклым и понятным будущему читателю.
Но отсидеться два года не удалось. Наступил день, когда Горский похлопал Зимина по спине и сказал:
— Пора тебе поговорить с майором Кротовым номер два!
Они отправились на восьмой этаж, где располагался кабинет для общения с мысликами. Проникнуть туда было непросто: многочисленная вооруженная охрана, тяжелые, через каждые пятнадцать метров, металлические двери и решетки, как в тюрьмах. Горскому и Зимину не нужны были пропуски или ключи, охранники знали их в лицо. При таком подходе посторонние не могли проникнуть в охраняемые помещения, даже если бы сумели раздобыть необходимые документы, поскольку таких документов не существовало. Функционирование мысликов нельзя было подвергать даже самой минимальной опасности. Это касалось, естественно, и информационной безопасности. Вмешательство чужих людей могло стать для записанного сознания катастрофой. Выход во внешние сети был ограничен и контролировался командой проверенных профессионалов. Считалось, что хакеры не в состоянии прорвать автоматизированную антивирусную защиту, разработанную в отделе комплектации.
В кабинете было темно, только в углу в кресле под тусклой лампой сидел человек. Зимин узнал его, это был уполномоченный Комитета охраны эстетики Семенов.
— Я узнал вас, — сказал Семенов. — Можете приступать к работе.
— Я вас тоже узнал, — сказал Зимин.
— Это не обязательно.
— Как посмотреть. Если бы не узнал, то вынужден был бы нажать тревожную кнопку и оповестить охрану.
— Вы не знаете, где расположена тревожная кнопка, — Семенов подошел к Зимину и зачем-то дотронулся до него пальцем.
— Хочу знать, что уполномоченный Семенов делает в нашем секретном кабинете? — спросил Зимин.
— Исполняю долг.
— Какой долг?
— Отстань от человека, — вмешался Горский. — Пусть себе исполняет, тебе-то какое дело?
— Нет, я скажу — возмутился Семенов. — Мне поручено проследить, чтобы вы злонамеренно не засорили сознание майора каким-нибудь стихам. За вами эта провинность числится, не увиливайте.
— Я больше не читаю стихи, — признался Зимин.
— Почему? — удивился Семенов.
— Зимин переключился на прозу, — сказал Горский и включил в кабинете свет.
— Это правда?
— Правда, — подтвердил Зимин.
— Ведете блог? Если про футбол, я бы подписался.
— Увы. Футболом не интересуюсь.
— Может быть, потом поговорите? — сказал Горский зло. — Мы пришли работать.
— Да, конечно. Не смею вас задерживать.
Семенов вернулся на свое место.
Горский включил компьютер. На мониторе появилось лицо майора Кротова, его губы причудливо шевелились. Горский покрутил ручку настройки на динамике. С этой минуты Кротова можно было услышать. Он рассказывал о себе:
