И это так и осталось. Говорят, что жизнь сейчас стала легче. Ну да, это тем, кто родился позже. А для тех, кто жил в послевоенные, сороковые, — тяжесть никуда во ушла. Они взяли ее с собой. Навсегда. Ключи от этого багажа у всех разные. У меня — это военные марши.
Но почему же я вспоминаю их сейчас, когда, подняв меховой воротник щегольского нового полушубка, я иду на свидание к станции метро «Аэропорт»? В них грозная, неумолимая сила, в этих маршах. В них что-то настоящее! Так, наверное, этот холодок предсказывает мне. реальное, трудное, совсем непохожее на необязательное кружение моих дней и событий? Тогда страшно? Ну, не так уж он и заметен, этот легендарный холодок, которого, может, и вовсе-то нет. А если и страшно, то самую малость. Так что даже приятно. К тому же я ощущаю себя ладно скроенным и крепко сшитым.
Мы подошли к месту встречи одновременно с разных сторон. Зимой она не стала, конечно, хуже, чем была осенью. Мы поздоровались и встали рядом. Оба насмешливые, сдержанные, ироничные. Оба в порядке. Для полной картинности нашей пары мне надо было бы, пожалуй, немного прибавить атлетизма, а Лиде немного убавить интеллигентности и вызова в выражении лица. Мы не собирались ни убегать от событий, ни придумывать их. И были готовы на все. Даже на то, чтобы, поболтав пять минут, спокойно разойтись в разные стороны, забыв телефоны и имена.
Но мы так не сделали. Мы не разошлись. Мы перешли Ленинградское шоссе, вернее, половину шоссе, до аллеи на его середине. Лида предложила мне взять ее под руку, что я с готовностью (абсолютно искренней) и сделал. Ее пальто было из очень мягкого материала, и это было для меня важно. Я очень не любил жесткие материи женской одежды, какие бы элегантные и сверхмодные формы они ни принимали. Главное — мягкость. Все остальное — потом.
По узкой тропинке, милостиво оставленной пешеходам кончившимся после полудня обильным снегопадом, мы пошли к центру города. Началось с уговора, что я провожаю Лиду до «Динамо», а дальше она едет домой до Центра на метро. Началось с разминки, с обязательно-необязательного трепа, хотя основные биографические данные были уже известны: все-таки мы уже одни раз встречались и четыре раза разговаривали по телефону.
Около «Аэропорта» находился НИИ экономики, где Лида вела группу по подготовке к сдаче кандидатского минимума по философии. Опа рассказала пару забавных историй о своей группе, дала несколько зарисовок, как экономисты сомкнутыми рядами идут на штурм минимальных философских высот.
Разумеется, ей было досадно и скучно наблюдать, кик люди в несколько приемов по цитатам и переложениям пытаются овладеть мудростью веков. Но она была снисходительна к ним, она понимала, что у них есть основная специальность, основные знания, подробные к основательные. Ее уважение к «специалистам» несколько раз проскальзывало в разговоре довольно явно. Мой личный опыт диктовал мне несколько иное отношение ко всем этим вещам, но разговаривать о них подробно не хотелось. Я только вскользь заметил, что, кажется, дилетантизм в ваше время оказывается неизбежным уделом узкого специалиста. Причем в его же собственной узкой области. Лида удивленно вскинула брови, но сразу же затем улыбнулась. Спорить по существу она тоже не хотела, а сказано было ловко. И по моему тону она поняла, что это не пустая игра слои и что я готов долго я упорно отстаивать свой парадокс. Но я вовремя понял, что делать этого не следует. Для первого свидания слишком серьезный разговор был бы слишком легкомысленным занятием.
Я перевел разговор на «общее». Лила была довольна. Кажется, после преподавания минимума опа смогла максимально расслабиться, прогуливаясь со мной до «Динамо». Уровень моей софистики ее вполне удовлетворял. А меня вполне удовлетворяло, что рядом со мной идет очень красивая женщина, что для общения с ней необходим определенный уровень софистики и что на ней надето мягкое пальто.
Из грязно-лиловых сумерек выплыли круглые колонны здания метро, а за ним, как лес за рекой, затемнела глыба стадиона. Я предложил Лиде пройтись по Петровскому парку. Но прогулка по Петровскому парку означала, что еще сегодня мы будем целоваться. И мой голос прозвучал немного неуверенно. Не знаю, согласилась бы Лида в любом случае, но в тот момент она быстро и четко отказалась. Я еще раз убедился, какой дьявольской интуицией обладает женщина, когда она оценивает, колеблется ли мужчина в своем предложении. Действительно ли он хочет того, о чем просит.
Лида благоразумно заметила, что в Петровском парке мы сейчас утонем в снегу, и предложила вместо этого пройти еще одну остановку метро пешком.
Когда мы подходили к «Белорусской», ее лицо раскраснелось и из-под пухового платка выбилась прядь волос. А я насвистывал «Манчестер—Ливерпуль», мелодию, под которую заканчивается программа «Время», и мы оба смеялись над качеством исполнения, так как свистел-то я кошмарно, на зато уж старался вовсю.
Когда мы подходили к «Маяковской», мы решили, что ехать оставшуюся одну остановку не имеет смысла, лучше уж идти до «Проспекта Маркса».
А потом мы зашли в тихий, незатоптанпый псреулочек, позади старого здания Университета. У своего подъ» езда Лида обернулась и, легко положив руку в перчатке мне на плечо, сказала:
— А знаете, Гена, я ведь старше вас.
— Дня на три? — Я пытался балагурить, но переулок был слишком тих, слишком спокойно поблескивала ручка высокого, засыпанного снегом подъезда, в слишком ровно дышали получившие хорошую порцию кислорода легкие. Ее глаза смотрели на меня с легким испугом, с восхищением, они туманились от знания будущего.
— На два года, — сказала она, снимая руку с моего плеча. — На два года, но дело совсем не в этом.
Она разоружалась на моих глазах, но это лучший вид наступления. Особенно по отношению ко мне. Я силен (достаточно силен, скажем так) в формальных, функциональных отношениях с людьми: вот начальник — вот подчиненный, вот продавец — вот покупатель, милиционер — нарушитель и т. д. Когда я общаюсь с людьми в этой ситуации, то мое функционирование протекает в хорошем, близком к оптимальному режиме. С этой точки зрения можно интерпретировать очень многие жизненные ситуации, где, как говорится, цели ясны, задачи определены. Многие, да не все.
— Гена, вы очень хороший человек, но мне… понимаете… мне это, наверное, все ни к чему…
Я все-таки успел оправиться от первого порыва ее распахнутости и снопа был комильфо: дерзкий, нежный, современный. Я наклонился вперед и, почти касаясь ее уха губами, зажурчал:
— Лидочка, вам как преподавателю философии не годится делать в одном предложении сразу две грубые логические ошибки. Во-первых, я не хороший, а нехороший. Понимаете? Разница весьма существенная. Не хороший, а нехороший. Правда, я иногда успешно мимикрирую. Ну, а во-вторых, если речь о сегодняшней прогулке, то вам она вовсе не ни к чему, а очень даже к лицу.
