Откинул капюшон, вцепился в какие-то гнусного вида штыри, подтянулся, с ладоней закапала черная кровь, встал. Как тяжело передвигать чугунные негнущиеся ноги по хлюпающему ведьминому студню! Хорошо, что совсем не больно… Вниз не смотреть, вперёд, только вперёд. Ну да, как же, „не смотреть“… С тупым любопытством наблюдал, как подгибаются ставшие резиновыми и абсолютно бесчувственными ступни с приклеившимися к ним лоскутками сапог и портянок, как уродливо раздуваются лодыжки в сползших на них остатках голенищ.
— Лишь бы не упасть… не упасть… — тупо твердил я, — лишь бы…Упал. Но лужа студня уже осталась позади! В моём распоряжении теперь оставались считанные секунды, а кроме относительно уцелевших рук было не на что больше рассчитывать. Опираясь на локти и сдирая их, я пополз в угол аппаратной. Запомнилось неприятное ощущение — будто лицо и лысина покрылись липкой и гадкой смесью пота, крови и мелкой старой пыли. Кажется, при этом невыразимо грязно ругался, не помню… И тут отчётливо увидел, как сердцевина холмика засветилась, замерцала. Когда немеющие пальцы вцепились в лопнувший кафель у подножия „волдыря“, всё захрустело и зашевелилось. Ярко-зеленая сердцевина поползла из кратера, но светящаяся субстанция оказалась не растекающейся жидкостью, а чем-то вроде полупрозрачного зелёного мармелада. Слегка колышущийся монолит начал подниматься над микровулканчиком, образуя прохладно светящийся изнутри столб метрового диаметра с неровными боками. Столб поднялся до высоты приблизительно двух человеческих ростов, со скрипом уткнулся в потолок. Посыпалась известковая шелуха.
Я собрал последние силы, приподнялся и обнял изумрудный столб. „Обидно, если сейчас умру!“ — мелькнула и тут же пропала тусклая мысль. Светящееся зелёное вещество на ощупь напоминало мармелад, было райски прохладным, одновременно мягким и упругим. В него сначала ушли пальцы, потом ладони… „Сейчас захлебнусь…“ — подумалось, когда монолит мягко, но настойчиво вобрал в себя моё тело. Я инстинктивно задёргался и забился, выдыхая воздух, глотая зелёную массу, давясь ей. Она заполнила пищевод, лёгкие и… Как оказалось, не подавился, не захлебнулся, не задохнулся.
Давайте для удобства как-нибудь назовём то устройство, которое приняло в себя Старика. Ну, этот изумрудно-мармеладный монолит… Скажем, „перекачиватель разума“… нет, коряво… „преобразователь“… неточно… Пусть будет — „Порт“. Так вот, Порт сразу погрузил меня в состояние, отдалённо напоминающее сон. И это оказалось самым подходящим, поскольку, находясь в полном сознании, скорее всего, я бы спятил.
А зелёное вещество, из которого состоит Порт, и которое заполняет шарики, только что собранные Вами — своеобразный переходник между нервными клетками человека и Мозгом Зоны. Это вещество начало пробираться к моей нервной системе и подготовило меня к подключению к „бортовому компьютеру“ Зоны. После чего и началось главное.
Прошло время… Какое — сказать не могу. По вашим меркам, вероятно, с полуночи до рассвета. Мне же показалось, что дремота продолжалась долго… очень долго… Впрочем, неважно… За эти часы (для меня — годы? десятилетия?) частицы зелёного вещества осуществили подключение и я начал просыпаться.
Поймите, ребята, очень трудно рассказывать… И не оттого, что одолевают эмоции и захлёстывают впечатления, давят воспоминания и душат переживания. Как раз наоборот, после Переселения эмоциональная сторона человеческого сознания сокращается и трансформируется сильнее всего. Не в этом дело… Видите ли, в земных языках просто не найти слов для описания состояния Переселившегося. Попробую всё-таки… Пусть каждый из вас представит, что уснул грязным, утомлённым и израненным. А во сне увидел… нет не увидел, а… ощутил… представил… нет слова… в общем почувствовал со стороны, как тело исчезает. Растворяются мышцы, кожа, кости, остаётся только зависший в тёмно-зелёной пустоте комок головного мозга с отходящим от него спинномозговым отростком. И вся эта жуть окутана шевелящейся паутиной тончайших нитей вегетативной нервной системы.
Неприятно? Извините, парни, но всё это, как говорится, имело место. Продолжаю.
Потом дремотоподобное состояние с отталкивающе-анатомическим видением исчезло. Однако, пробуждение тоже может быть названо таковым весьма условно. За отсутствием глаз я не мог их открыть. Просто вокруг образовалось чудовищно огромное, но явно не бесконечное тёмно-зелёное пространство. Ни верха, ни низа, никаких ориентиров.
Что-то похожее я уже видел… Да, точно, это было во время приключений у амазонок, когда лежал в бреду. Что же, это, очевидно, и есть ад? Преисподняя? Как только мелькнула эта дикая мысль, сразу же из густо-изумрудной тьмы услужливо выдвинулось что-то… не могу описать… не твердое… но нечто ощутимое. Стоило мне осторожно потянуться к нему, прикоснуться (чем?), как образовались новые точки опоры. Я прижимался (чем?) к ним и окружающее становилось всё более чётким и определённым. „Ничего не слышу“ — взмолился я. Мгновенно рядом образовался податливый сгусток зелени. В памяти всплыл образ компьютерной клавиатуры. Очевидно, образы моего сознания уже считывались, так как сгусток тут же превратился в клавишу с рисунком на ней. Рисунок быстро менялся, пока я не припомнил, как выглядит скрипичный ключ. Рисунок тут же приобрёл очертания этого музыкального символа. Желание нажать клавишу привело к отчётливому щелчку и сразу же после него — к дикой какофонии шумов. Неизвестно почему, но я прекрасно понимал, какие из них — обычные помехи, и погасил их. Совершенно очевидным было и то, что в некоторые шумы ошибочно трансформировалась какая-то полезная информация. Ну, с ней впоследствии следует не спеша разобраться, а пока лучше не вслушиваться. Временно отключил этот диапазон. Ага, а вот — повторяющиеся сигналы и мне почему-то ясно, что их источники находятся там, вовне. А не радиосигналы ли это обитателей Зоны? Если так, то некая повторяющаяся группа сигналов может быть моим именем. Кто-то же должен вызывать Старика, надеясь на его ответ. Я попытался мысленно произнести несколько раз подряд: „Старик, Старик, Старик“ и представить, какие радиосигналы могли бы возникнуть, когда это слово говорят в микрофон и передают в эфир. Тут же в неописуемой звуковой дисгармонии выделились крохотные фрагментики, которые могли соответствовать моему имени. Попытался разложить их на звуки, представить себе, как могли бы из них складываться другие слова.
— Шшш… шшта… аих… штарих… шаа… шаа… — удалось разобрать мне. После долгого перебора сочетаний наконец получилось: — Штарих, этхо Аарьиншкий Шамхан. Ты шлышыш?
