- И что тебе еще надо? Напомнить, что Украина самая большая и развитая из бывших советских республик? Что она расположена между Россией и Западом? Здесь чистопородных славян больше, чем в России, инородцы практически отсутствуют. Сложи все это, и что ты получишь? Идеальный и реальный противовес российской опасности. Это будет самое прочное и болезненное кольцо в ноздре медведя! Самое тяжелое и прочное ярмо. Газовые войны, из которых не будет пристойного выхода, споры из-за флота и Севастополя, русского языка и металлургии… Мальчуган, ты сам знаешь, что все это неизбежно, причем на годы, на десятилетия вперед. И каждый раз новая Украина будет тащить Россию в международные суды, к международным экспертам, и Россия сама будет умолять: рассудите нас, господа хорошие! И господа рассудят. С великим удовольствием. Еще и поинтересуются: а как вас судить? По закону или по совести? Вот так, мальчуган. Так что за Украину не беспокойся. Это будет новый центр славянства, православия, постсоветских государств. Но центр, ориентированный на Запад и весьма предсказуемый. Никаких извечных московских сюрпризов и зигзагов, от которых у впечатлительных господ европейцев мороз по коже дерет или приступ диареи наблюдается. Никакой ненависти к католикам и протестантам. Наоборот, здесь абсолютно реально объединение христианских церквей. Господи, Ледников, это же арифметика для первоклассников! - укоризненно протянула Разумовская. - И вообще, спроси об этом у своего отца, он тебе все объяснит лучше меня.
- У кого? - опешил я.
- У своего папы, - хладнокровно повторила она.
Ай да Анетта! Ай да сукин сын! Что она там еще мне приготовила?
- Не помню, чтобы я вас знакомил.
- А мне не требуется чья-то помощь, если мне нужно познакомиться с мужчиной.
- И где же это случилось?
- Что-то ты сегодня туповат, мальчуган. Не представляю, как ты работал следователем. Так вот, познакомилась я с твоим отцом по телефону. А звонила не для того, чтобы поведать ему о наших с тобой человеческих слабостях и грехах…
- Для чего ты еще могла ему звонить?
- Я работаю, Ледников. Тружусь. Как вол. Где-то год назад мы начали проводить опросы серьезных экспертов для составления прогноза событий на Украине. Не наших же самовлюбленных политтехнологов и некомпетентных дипломатов было опрашивать? Мы такими глупостями не занимаемся. Поэтому нашли людей, связанных с Украиной, знающих ее историю, понимающих, чем тут люди живут и дышат. Мы работаем таким вот манером. Когда я увидела в списке фамилию твоего отца, я решила позвонить ему сама. Было любопытно поговорить с родителем моего милого мальчугана.
- Странно, он мне ничего не сказал…
- Почему странно? Я же говорила с ним про Украину, а не про твои сексуальные замашки. Вряд ли он из тех, кто докладывает домочадцам о каждом своем телефонном разговоре. И знаешь, мне показалось, он куда трезвее тебя смотрит на жизнь.
- Ага, а потом упрекает меня в цинизме.
- Ну, тут он не прав, честное слово! Хочешь, я позвоню ему и расскажу, какая ты романтическая натура? И приведу пару примеров поживописнее?
- Боюсь, ты не сможешь чем-то удивить отца…
- Так давай попробуем удивить друг друга, мальчуган!
Она вдруг очутилась за спинкой кресла, на котором я сидел, ее руки оказались на моих плечах, а потом одна из них проникла за ворот пуловера и поползла прямо по моей голой груди. А потом ее пальцы чуть сжались…
И тут запел мой мобильник. Это был Веригин. А сообщил он мне, что его срочно отзывают в Москву в связи с чьей-то там болезнью, билет на самолет у него на руках и вряд ли нам удастся поговорить, времени в обрез.
Судя по всему, говорить со мной у него никакого желания не было. Он собирался попросту улизнуть. Это было ясно как божий день!
Но тут уже я уперся. Сказал, что поговорить, прежде всего, в его собственных интересах. И мы могли бы встретиться прямо сейчас где-нибудь в центре. Женька помялся, а потом предложил увидеться на бульваре Шевченко у памятника Ленину, напротив Бессарабского рынка. Через полчаса.
Разумовская смотрела на меня вопросительно. Было странное ощущение, что она в курсе наших с Веригиным дел. Она вообще вдруг оказалась в курсе слишком многого.
- Кажется, мальчуган, у нас наклевывается свободный вечерок? - игриво спросила она.
Ах, какая она догадливая!
- У меня так точно. А вот как у тебя, не знаю.
- Неужели ты думаешь, я не пожертвую ради своего мальчугана какой-то там революцией? Обижаете, мужчина! Романтическое свидание в матери городов русских - я не могу такое пропустить. Иначе репутация моя будет безнадежно подмочена.
- Где мы увидимся?
- Здесь нам могут помешать в самый патетический момент, а у тебя, я думаю, нас никто не хватится. Если ты, конечно, не остановился в каком-нибудь рабочем общежитии.
[10]
Толпы людей с оранжевыми флагами спускались по бульвару Шевченко на Крещатик. Среди них было очень много молодых и даже совсем юных лиц, и потому больше всего они походили на футбольных болельщиков или фанатов рока. На этих лицах было много искреннего воодушевления. Особенно хороши были девушки с сияющими глазами, которые шли, как бы пританцовывая, словно на бразильском карнавале или славянском гулянье.
Глядя на них, трудно было представить, что эти празднично возбужденные и привлекательные в своем порыве люди имеют какое-то отношение к тем планам, о которых мне поведала Разумовская. Но это ничего не значило и ничего не отменяло.
Почему-то я вспомнил, что на этом бульваре, который при царе назывался Бибиковким, жил Багров, убийца Столыпина. Он тоже гулял здесь и вынашивал свои революционные планы. А на том самом Майдане, где сейчас гуляет другая революция, был поставлен памятник Петру Аркадьевичу, который низвергли с постамента сразу же после свержения самодержавия. Безутешная мать убийцы, видимо, настолько пропиталась угарным духом революционного подъема, что требовала от новой власти изваять памятник сыну, причем непременно взгромоздить его на пустующий столыпинский постамент.
- Валит толпа веселых берендеев! - пробурчал кто-то рядом со мной.
Я обернулся и увидел Женьку.
- Экие языческие радости! Того смотри, начнут скакать через огонь и бить в шаманские бубны.
- Есть мнение, что таким манером рождается политическая нация, - возразил я, как человек настроенный не столь апокалиптически.
- Может быть, но нам от этого рождения лучше не будет. Потому что сия нация будет пробовать свои зубы прежде всего на нас. А мы будем в это время долдонить о братской любви.
Из рядов оранжевых демонстрантов кто-то явно помахал в нашу сторону. Присмотревшись, я узнал своих ночных попутчиков, жаждавших подышать воздухом свободы. У них были счастливые лица детей, допущенных на взрослый праздник. И флаг с оранжевой лентой. Я тоже помахал им рукой.
