Ознакомительная версия.
К апрелю Егор Иваныч вполне смирился с отсутствием пятого. К маю начал находить преимущества в своем новом положении. В июне окончательно пришел к выводу, что при такой работе и отпуск ни к чему. Он жил теперь ожиданием двадцатого числа, которое было для него настоящим праздником, а в остальные дни, как и раньше подписывал уйму бумаг, звонил во все концы, принимал вереницы посетителей. Он только перестал нервничать, он знал, что все самое главное будет наверняка сделано без него, пятого числа, и для себя выбирал лишь те дела, которые были попроще, понесерьезней. Разумеется, иногда не удавалось отвертеться от решения важных практических вопросов, но Егор Иваныч совершенствовался в своем мастерстве, и случаев таких становилось все меньше и меньше.
Так и прошла вторая половина года. В декабре Егор Иваныч получил повышение. Аванс его вырос. После банкета в отличном настроении он позвонил старому другу, кончавшему вместе с ним институт, а ныне работавшему начальником главка, и спьяну разболтал ему всю свою историю. Друг почему-то совсем не удивился. Спросил только:
– Ну и как ты теперь? Работаешь?
– Да уж, конечно, стараюсь, – соврал зачем-то Егор Иваныч.
– А у меня вот не получилось, – грустно ответил друг. – Ты извини, я тороплюсь.
– Куда? – удивился Егор Иваныч. – На ночь глядя?
– Да на вокзал, вагоны разгружать, – серьезно пояснил друг. – Но ты не беспокойся, если действительно начал работать – все будет хорошо. Ты календарь на новый год купи, – каким-то странным голосом посоветовал он напоследок.
Егор Иваныч из этого разговора толком ничего не понял, но идея с календарем ему понравилась. Утром же на следующий день он еще до работы завернул к газетному киоску и спросил календарик. Заплатил, достал очки, посмотрел и тут же, у киоска рухнул навзничь.
В календаре на новый год не было ни пятых, ни двадцатых чисел.
Как-то вечером ко мне зашел за сигаретами сосед из квартиры напротив Вася Трубицын. Вася – инженер, но в студенческие годы писал фантастические рассказы, даже пытался, хотя и безуспешно, печатать их, и со мной он любит поговорить о литературе. Я как-то похвалил один его рассказ, и он, видно, решил, что мы теперь с ним коллеги. Сам я писатель. Не великий, конечно, и даже не крупный, но, можно сказать, преуспевающий. Меня печатают. Вышло уже три книги, четвертая готовится, а некоторые журналы так просто ждут моих рассказов. Зовут меня Алексей Ерохин, но мало кто знает эту фамилию. Печатаюсь я всегда под псевдонимом.
– Алексей Семеныч, – сказал Вася, поблагодарив за сигареты. – А вы не могли бы опубликовать мой рассказ?
– Ну вы же знаете, Вася, я не издатель. Я, конечно, могу поговорить с кем-нибудь. А что за рассказ?
– Новый. Совсем новый.
– Дайте почитать.
– Разумеется. Но, знаете что, Алексей Семеныч, – Вася посмотрел на меня долгим пристальным взглядом. – Опубликуйте его как свой. Я не гордый, и вам легче будет. А рассказ увидит свет – вот что важно.
Его уверенность в себе и его странная просьба несколько обескуражили меня, но я сказал:
– Хорошо, Вася, я почитаю.
И рассказ понравился мне, а еще больше понравилась идея напечатать его под своей фамилией. Почему? Вы это поймете из текста. Рассказ перед вами, читатель.
Странный попутчик (рассказ Василия Трубицына)
Ровно в 23:59, словно стремясь в последнюю минуту удрать от новых суток, опускающихся на столицу из необъятной черноты, скорый поезд Москва-Ереван с большими медными буквами, составляющими на вагонах слово «дружба», тихо тронулся и, проталкиваясь через метель и ночь, как проталкивается червяк сквозь рыхлую землю, набрал скорость.
Я докурил сигарету в тускло освещенном тамбуре и вернулся в купе. Там было не менее тускло. Мой попутчик, парень лет тридцати с усталым грустным лицом, опустил и защелкнул глухую серую штору.
– Чтобы не поддувало, – объяснил он.
Без белых сполохов придорожных огней в купе стало совсем мрачно. А мне не терпелось дочитать начатый в метро увлекательный рассказ. Я люблю фантастику, и у меня был с собой великолепный новый сборник Рогалевского. Я вышел в коридор, там было светлее, и сел на откидной стульчик. Недочитанный рассказ зудел, как шелушащаяся кожа на губах, которая не дает покоя, пока не обкусаешь ее всю, до последнего розового от крови кусочка. И совершая насилие над своими глазами, я погрузился в чтение.
А когда вернулся, мой попутчик, держа в левой руке большой неуклюжий бутерброд с колбасой, наливал чай из термоса в пластмассовый стаканчик. Увидев название книжки, которую я положил на стол, он вдруг как-то загадочно улыбнулся и спросил:
– Можно посмотреть?
– Разумеется, – сказал я.
Книжку он смотрел, прямо скажем, странно: чуть откинувшись назад и наклонив голову, долго вертел ее в руках, не раскрывая, словно это была картина. Потом положил обратно на стол и снова улыбнулся.
– Вы, наверно, очень удивитесь, – произнес он, – если я скажу, что эту книгу написал я.
«Вот те на! – мне даже стало чуть-чуть не по себе. – Маньяк. Самозванец. Лжерогалевский.»
– Простите, – сказал я, – но вы совсем не похожи на Рогалевского.
– А я и не говорю, что похож, – он был невозмутим. – Моя фамилия Ветров. Сергей Ветров.
– Ну и что? – спросил было я и осекся.
Это был оригинальный маньяк. Он вообразил себя не автором, а героем книги. Сборник назывался «Миры Сергея Ветрова», и в предисловии Рогалевский писал: «Эта книга составлена из рассказов удивительного человека. Случай свел меня с ним, и случай разлучил. Но рукописи его у меня остались, и по ряду причин я счел возможным опубликовать их. Кто он, Сергей Ветров? – вопрошал Рогалевский. – Гениальный фантаст? Или участник первого в истории контакта с иным разумом? А может быть, он сам пришелец?..» И все в таком же духе.
И вот теперь этот «пришелец» сидел передо мной и пил чай из термоса.
– Простите, – я был уже несколько раздражен, – такое может заявить каждый.
– Положим, не каждый, – спокойно возразил Ветров.
Привычным движением человека, часто предъявляющего свое всесильное удостоверение, он вытащил из внутреннего кармана паспорт и развернул его у меня перед носом.
Паспорт разозлил меня еще больше.
– Вы никогда не интересовались, – язвительно осведомился я, – сколько в Советском Союзе Ветровых Сергеев?
– Правильно, – сказал он, – я бы на вашем месте тоже не поверил. И все-таки книгу написал я. Хотите, расскажу вам эту историю?
Вагон бросало из стороны в сторону. Колеса гулко стучали на мерзлых стыках. За стенкой, в служебном помещении громко храпел уснувший проводник-армянин. В щель, оставленную дверью купе, словно в прорезь амбразуры то и дело попадали огни, внезапные, яркие и бесшумные, как далекие разрывы снарядов. Спать не хотелось. Читать было невозможно. И я сказал:
Ознакомительная версия.
