— Хэнк, у тебя никого нет?
— То есть? — не понял я.
— Я имею в виду женщину.
— С чего ты взяла?
— Ты сильно изменился.
Из детской комнаты раздались громкие крики — должно быть там продолжали развиваться события фильма, — и к нам со слезами на глазах прибежал Мак.
— Меня укусил Жак, — поставил он нас в известность.
— Он сам кусается. И Лику укусил, — заявил с порога в свое оправдание Жак.
— Нельзя им перед сном смотреть страшные картины, — в один голос сказали мы с женой.
После того, как нам удалось их помирить и развести по постелям, я спросил Зину:
— Объясни мне, кто кого кусает? Что-то я не понимаю. И еще: откуда у них взялась эта странная манера?
— Что с тобой происходит, Хэнк? Извини, но ты в последнее время сильно изменился. Особенно после того случая с Лаэртом. Просто помешался на этих укусах, теперь тебе повсюду мерещится крысиный синдром. Послушай мой совет: прекрати себя изводить и выбрось все из головы. Тебе же самому будет лучше.
— Ловишь тут с утра до вечера крыс, — пробормотал я, покачиваясь в кресле. — А дома? А дома творится, черт знает что.
— И это дает тебе основания считать, что наши дети больны крысиным синдромом. Как тебе не стыдно?! — сердито фыркнула Зина. Мне всегда не нравилось это фырканье Зины: лицо ее покрывали извилистые морщины и чудные складки, верхняя губа подергивалась и приподнималась, глаза краснели и начинали косить, волосы на макушке словно серели и топорщились — весь ее облик приобретал какие-то чужие черты.
— Вспомни, Хэнк, собственное детство. Разве ты сам маленький никогда не кусался?
— По-моему, нет. Потом я рос в семье один, и мне некого было кусать, — раздельно произнес я. Неожиданно мне захотелось выпить чего-нибудь спиртного. Но это тебе не в доме у Клариссы: наклонился, пошарил за спиной — раз, и готово. У нас хоть целые сутки ползай по полу на четвереньках — никакой бутылки вина или самогона не найдешь. Нет, наткнешься на множество нужных и ненужных вещей, раскиданных детьми, кроме, разумеется, искомого.
— Зина, а что у тебя с зубами? Побаливают? У меня есть знакомая женщина-дантист, у нее есть свой кабинет. Если желаешь, запишись к ней на прием. — Я чувствовал, что мне следует прекратить этот разговор, но не мог.
Она внимательно посмотрела на меня, подумала и ответила:
— Спасибо, дорогой, не болят, и водить меня к твоей знакомой женщине-дантисту не стоит. Я не хотела рассказывать тебе об этом, и особенно сейчас. Но если тебе любопытно, то — пожалуйста. У меня стали расти передние зубы, и расти быстро. Я ходила к врачу, и он объяснил, что ничего опасного это собой не представляет, такое бывает у многих. Чтобы они мне не мешали, и чтобы я случайно не прикусила себе губу или язык, посоветовал периодически их стачивать. Но у меня нет времени посещать дантиста, и я делаю это сама дома пилочкой.
— И впрямь, ничего опасного. Даже удобно зубы не успевают портиться. А вот у меня они почему-то не растут, — заметил я. — Или все еще впереди? Ладно, пойду к себе — есть одно дельце.
Я плотно закрыл дверь своей комнаты и несколько минут просидел неподвижно на стуле. После медленно поднялся и, едва отрывая ноги от пола, подошел к книжным стеллажам. Картонная коробка со старыми фотографиями обычно стояла на нижней полке, но сейчас ее не оказалось на месте. Да и вообще на полках царил необычный хаос, и не хватало многих книг. Например, учебников по биологии.
Я сразу кинулся к жене на кухню — куда только подевалась моя недавняя заторможенность?
— Зин, а Зин, ты не знаешь, где мои старые семейные фотографии? Помнишь, они были в такой большой коробке? Еще куда-то пропало много книг, газет и журналов. Нет альбомов по искусству.
— Ой, извини. Я не сказала тебе, что продала их той комиссии. Они неплохо заплатили.
— Вот как, — пробормотал я.
— Не следовало, да, Хэнк? Но ведь ты сам мне разрешил. Помнишь? Правда, я хотела еще раз посоветоваться с тобой. Но те люди из комиссии так пристали ко мне. Без конца звонили по телефону, приглашали к себе, сами приезжали — короче, совсем мне голову заморочили. Кстати, заплатили они неплохо. За часть этих денег я уже договорилась с мастером починить нам крышу в боковой комнате. Он придет в воскресенье. Что не нужно было отдавать эти вещи? Я понимаю, они дороги тебе как память, — заметно расстроилась Зина.
— Что хоть за комиссия? — спросил я.
— Комиссия по созданию музея довоенного быта. Или комитет? Да, точно, комитет, а комиссия комитета собирает у населения экспонаты. Все строго официально, приезжали двое представительных людей — мужчина и женщина — с документами комиссии комитета и долго оформляли каждый предмет. Говорили, при музее будет устроена библиотека, а в дальнейшем научный центр по изучению жизни довоенного и военного поколения. Неужели ты про это ничего не слышал? Об этом постоянно твердят по радио, по телевизору показывают, в газетах пишут.
— Зачем понадобился такой музей, да еще научный цент в придачу? Чего там изучать? Столько денег впустую потратят. Лучше бы сейчас народу приемлемую жизнь создали.
— Не сердись, — погладила она меня по голове. — Может быть, мне вернуть те твои семейные фотографии.
— Каким образом?
— Давай я съезжу в этот комитет и попробую их выкупить.
— Не стоит, продали и продали.
— Хорошо, — кивнула Зина. — Как ты считаешь, деньги, которые останутся от ремонта крыши, нам отложить на расширение парника или на посудомоечную машину?
— Подумаем, — ответил я и направился в свою комнату.
«Весьма во время, будто специально, эта комиссия-комитет прибрала к рукам мои бумаги», — подумал я. Но, к счастью, прибрала она не все. Не хватило денег, что ли? Разных печатных материалов у меня было еще в избытке. Я разложил перед собой на столе учебники и книги и принялся за измерение пропорций тела людей живших раньше и живущих ныне. Разумеется, мои расчеты были самыми грубыми и приблизительными, но и со скидкой на это — результаты получились просто ошеломляющими.
Я откинулся на спинку кресла, попытался успокоиться и реально осознать, что мне стало известно. Но не смог сосредоточиться, мои мысли уже в который раз за сегодняшний день разбегались по незначительным мелочам. Интересно, например, сколько денег заплатили Зине члены комиссии за мои бумаги и фотографии? Почему она мне этого не сказала? Сколько она пообещала дать мастеру за починку крыши? Впрочем, не важно, я ей тоже не всегда все говорил.
Случайно мой взгляд упал на левую руку, и я почувствовал, как пульсировала кровь в ранке под повязкой. Пошел в ванную, размотал бинт и вытер влажной ватой с кожи черную корку запекшейся крови. Одного укуса Лаэрта почти не было заметно, а второй заживал — края рваной ранки затянулись прозрачной пленкой, и опасение вызывал лишь фиолетово-красный цвет кожи вокруг укуса.
