Мальчишки с криком «атас» убежали в глубь квартиры.
Марина Васильевна поймала себя на том, что улыбается. Улыбалась и бывшая студентка, и на какой-то момент Марине показалось, что все обойдется.
— Чаю? — предложила Кира, сдерживая толпу братьев и сестер, рвущуюся из большой комнаты.
Спустя полчаса женщины сидели на кухне и разглядывали семейный альбом Куликов.
— Вот, видите? Это нам с Наташей четырнадцать.
— Потрясающее сходство.
— А я смотрю на Киру и думаю: где же я это лицо раньше видела? Саму себя не узнала.
Галка, однако, расслабиться не дала:
— Марина Васильевна, что делать будем? Их уже шестнадцать, да еще в приюте теперь пятнадцать человек. У вас есть предположения, почему это происходит?
— Ни малейшего. И что делать, я тоже ума не приложу.
— Хотите, я пробью насчет семейного детского дома? Вам деньги будут давать, ребята самостоятельные, любят вас, помогать будут.
— Я не могу. У меня слишком много дел, когда воспитывать-то? Других вариантов нет?
— Есть. Детей завтра будет тридцать два, послезавтра — шестьдесят четыре. А потом и до гигабайта доберемся.
Галина чувствовала, что ее понесло, однако сдерживаться не стала:
— Это неспроста! Вы понимаете, что просто так в жизни ничего не случается? Может, вас бог наказал?
— За что это, извините? — зло прищурилась Кулик.
— Мне почем знать… А вы безгрешны, аки дева Мария?
— Галина Юрьевна, может, хватит меня жизни учить?! — рявкнула Марина Васильевна.
В это время зазвонил мобильный. Геращенко полезла в сумочку.
— Да!.. — Она некоторое время слушала молча, потом закричала: — Что?! Ты не мог ее по башке ударить?.. Тьфу!
Она нажала кнопку отбоя и тут же набрала новый номер.
— Пятачок! У нас проблемы. А мне насрать, какие у тебя там мульки, сейчас на твоей земле избиение младенцев начнется!.. Да… Уже шестнадцать… Гордись до пенсии, дурак! Нам твоя помощь нужна!.. Пулей!
— Что-то плохое? — спросила Марина Васильевна.
— Хуже. Распопова ждала, пока всех ваших зарегистрируют, а потом заглянула проверить, все ли на этот раз путем. А там уже другие детки, и ее псих разобрал. Сейчас она выбивает «пазик» с опергруппой, чтобы брать притон.
— Притон?
— Этот ее практикант ушибленный раскололся про геометрическую прогрессию, и «буханки» ей явно не хватит. А под этим соусом она вас, Марина Васильевна, может представить как торговца детьми. Прикиньте, какое дело состряпать можно, век не отмажетесь!
— Но ведь это же бред!
— Не бредовей, чем эти ваши детишки, которые неизвестно откуда берутся.
Тут позвонил Лопаницын. У него созрел план.
Петр подоспел как раз вовремя: во двор въезжал «пазик» с опергруппой.
— Здорово, — он пожал коллегам руки. — Криминал?
— Криминал, криминал, — огрызнулась Распопова. — Сам не знаешь, что на твоем участке происходит.
— Не слишком ли серьезное обвинение? Между прочим, у меня все в порядке. Мужики, в чем дело, вообще?
Распопова популярно объяснила, что некая Марина Васильевна Кулик нелегально держит у себя детей для дальнейшей продажи…
— Чего?! Мужики, она серьезно, что ли?
И просветил введенную в заблуждение оперативную группу, что никакого притона у Кулик не было и нет и что тетка решила на старости лет завести детей, открыть семейный детский дом и пригласила к себе в гости ребят из приюта. Тем понравилось, и они на следующий день прибежали снова, но неофициально и с друзьями. Пропажу вернули с милицией — вон Распопова их утром и возвращала, но угланам до того понравилось приключение, что они снова сбежали в двойном составе.
Теперь за беглецами приехала сотрудник реабилитационного центра, а заодно и его позвали, чтобы все по закону.
— А мы тогда зачем? — не понял старший оперуполномоченный.
— Вот я и спрашиваю — зачем?
У Распоповой от такой наглости дыханье сперло. Не давая ей опомниться, Лопаницын предложил:
— Может, просто ребят увезем, если уж приехали? Тут всего-то минут двадцать ехать… С меня пиво.
Оперативники согласились. Петр поднял голову и свистнул. На балкончике появилась Марина Васильевна.
— Спускайтесь, сейчас поедем!
Через пять минут шестнадцать мальчишек и девчонок вышли парами из подъезда и чинно-блинно сели в автобус, с презрением глядя на Распопову. Вслед за ними в «пазик» зашли Геращенко и сама Кулик.
— Бдишь? — Галина нависла над коллегой.
Распопова только глазами хлопала. Ее только что нагло провели.
— Шеф, поехали! — крикнул участковый. тридцать два и тридцать один, а потом еще два раза по столько же.
Опергруппа уехала сразу же, едва пассажиры выгрузились у ворот Центра реабилитации. Распопова сказала, что проследит, и тоже вышла.
— Ну? — Она осмотрела своих оппонентов. — И что вы придумали? Вы здесь все заодно, да? Одна банда? Я вас не боюсь!
— Дура! — крикнул Евгений из-за спины Марины Васильевны.
— Идемте, нам нужно все обсудить, — велела Геращенко. — Ребята, во дворе пока погуляйте.
— Что? — Распопова ощерилась. — Кажется, и ваша контора тут замешана, да?
— Дура!
— Хорошо, — скрипнула зубами Галка. — Марина Васильевна, чтобы ребята не волновались, проводите их в приемный изолятор. Эта женщина вам покажет, куда идти.
С видом победителя Распопова повела детей с «мамой» за собой, а Геращенко и Кулик вошли через главный вход, к директору.
Лопаницын остался курить на улице.
Не прошло и получаса, как участковый понял, что укурился насмерть.
Потому что увидел, как из земли проклюнулся сначала один, потом другой, потом еще несколько и, наконец, целая грядка Куликов.
Зрелище было жутковатое: ладони рвут дерн, разгребают грунт, и на свет появляется сначала голова с грязным, бессмысленным лицом, потом, выворачивая комья сырого глинозема, появляются плечи, руки упираются и вытягивают на свет все остальное. А потом земля осыпается, и вот он, стоит новенький, как с иголочки, Женя Кулик.
Не успел Петр Ильич проморгаться, как двор Центра оказался полон детей.
— Мама, мама вернулась! — закричали Кулики, едва Марина Васильевна вошла в изолятор. — Мама, ты за нами?
Кулик онемела. Вот Саша. Вот близняшки Виктория и Вероника. Мишка, Кирилл, Аннушка…
— Ма, мы домой сейчас, да? Ма, ты нас насовсем забираешь?
Медик и нянечка с воспитателем во все глаза смотрели на эту сцену: дети со всех сторон облепили непутевую мамашу, а та лишь губами шевелила, будто пересчитывая.
— Мои, — вдруг сказала Кулик, и взгляд ее стал быстрым и ясным. — Они все мои, и я их забираю. Ребята, собирайтесь.
