Может, ушли все к тем горам, на закате, - он помолчал и прибавил, верно, к этому вел: - Надо было и нам тогда уходить.
Малой посмотрел на Лиса, но ничего не сказал. Да и остальные продолжили хранить молчание. Лис, выговорившись, как это делал и прежде, отвернулся к стене. Но ненадолго: что-то душило его, невысказанное, неудобное, чем он хотел еще раз полоснуть по сердцу собравшихся.
- Вот потому мы и проиграли лощину, весь край, серым. Все проиграли и еще проигрывать будем, там, куда и если уйдем. Они быстрее нас, проворней, ноги длинней, это важно в охоте в лесу. Они слабее нас, но и хитрее и плодовитей. И не боятся убивать. Они, если надо, придут и заберут у нас силой последнее. А мы... когда Мать увели, за ней ведь пришли, и что? Одни побоялись убить, а другие не побоялись смеяться в лицо, зная, что ответа не будет.
- Это не так, Лис, - поторопилась вступиться за свою родню Мать. - Они приходили с миром.
- Мы прокляли тех, кто так сумел придти к серым с боем. Да, у них не получилось, но это не мешало бы повторить. Другим образом, научившись на ошибках. Мы не учимся, вернее, учимся, но насколько же медленнее. Все боимся себя растерять, других обеспокоить. Не навязываемся, не приглашаем. Даже когда серые только пришли, они были и в меньшинстве и не так сильны и смекалисты, мы могли бы их выгнать - второй раз. Теперь, когда у них эти копьеметалки, нам просто не дадут подойти, даже если все соберемся. Поляжем по дороге. Сам видел, насколько далеко они бьют оленей, шагов за сорок. Никто копье так не кинет, - и снова замолчал. Потом оглянулся, видя, что на него не смотрят, но слушают, произнес нехотя: - Спасибо, сам с пустым шел, заметили, но оставили в покое. А всего-то трое серых.
Снова долгая тишина. Мать убрала горшок с перетертой пшеницей в дальний угол пещеры, на обратном пути подошла к Лису. Вздохнула.
- Высказался? - тихо спросила она у охотника. Тот кивнул. - Всем больно сделал? - новый кивок. Лис приподнялся на локте, глядя ей в лицо. Потом сокрушенно покачал головой:
- Странные мы. Столько лет, десятков, сотен, в лощине живем, а выходит как будто и не соседи даже. Пришли серые, и сразу навели порядок, правила установили, либо беги, либо к ним уходи в слуги или куда они нас определяют. И ничего в нашей жизни не поменялось. Хоть бы научились чему, - с досадой прибавил он, тяжело вздохнув. - Та же копьеметалка, она у серых, небось, не так давно, но у нас ее уже никогда не будет.
- Я справлюсь, мне бы образец достать. Иначе тяжело сообразить. Выходит, старею.
- Молчи, Тихий. Пусть, справишься, что дальше. Я уж спрашивал, что по-новой пустой разговор заводить?
- Лис, - тихо спросила Мать, - так что ты сказать хочешь?
- Ничего, - устало махнул он рукой. - Какими уродились, такими и помрем. Сам все понимаю, сам такой. Но если вдруг соберемся, пойдем к горам на закате...
- А как мы пойдем, Лис? Нас всего пятеро. Да и я вам в обузу буду. Сколько мне лет, ты помнишь? Охотник меня намного младше был.
Малой подошел к Матери. Тронул за плечо. Та не повернула голову, только сжалась, почувствовав, что младший стал на сторону ее племянника.
- Я не хочу оставаться последним, понимаешь, мам, не хочу. - произнес Малой так же негромко, - Больно всех вас провожать. Я ведь не сейчас это говорю, я давно понял, когда... когда еще отец жив был.
Наконец, она обернулась. Сумела выдавить улыбку, погладить по голове самого младшего, самого любимого.
- Ты прав, милый. Конечно, прав. Только не сегодня, милый. Завтра, когда новый день будет.
- Ты не первый раз это говоришь. Всякий раз, как Лис заводит разговор об уходе...
- Завтра мы на охоту пойдем, если непогода прекратится. А если разойдется дождь, будем решать, других дел все одно не останется, - произнес Лис, поглядывая на Мать. Та молчала. Тихий посмотрел на него, но ничего не сказал. Рыбарь неожиданно сел на лежанке.
- Меня, конечно, спрашивать не будете, - произнес он. - А я уж забыл, какого это, охотится на большого зверя. Силки, понятно, поставлю, умение невеликое, а вот копье метать.... Я шесть лет этого не делал.
- Неужто ты думаешь, мы тебя не спросим, сын?
Он повернулся, поднялся, хотел подойти, верно, но снова сел, отходя.
- Серые сюда нескоро доберутся. Море они не понимают, плавать не умеют, да и своими длинными ногами не спустятся по мокрым камням. Поломаются, - куснув губы, произнес он. - Жаль Скользящего, много он мне передал, много не успел, да вот, все равно не впрок оказалось.
Помолчал и прибавил:
- Наверное, он бы согласился, что неправ. Он и вправду отходчивым был. А я... это я упертый. Всегда по своему разумению, да против его воли. Со Скользящим так и связался. Но ведь не зря, мне кажется, не зря в море ходил. Не черепах же тут ловить раз в год, да устрицами питаться. Надо хорошее мясо искать, хорошую рыбу.
Снова помолчал:
- Я в честь него давно хотел рисунок сделать. Вот только сегодня закончил, - огляделся, подошел к огню и взяв горящую полешку, двинулся ко входу в пещеру. Остановился в трех шагах, у влажной от дождя стены. - На полу, правда, но там камень крепче. Сегодня закончил, когда вы ушли. Мне оставалось лишь линию прочертить.... А может последний раз отцу показать хотел, зачем в море ходил. Как ходил. Как вернулся.
Малой немедля покинул Мать, подходя к брату. Следом за ним потянулся Тихий, держа пищалку в ловких натруженных пальцах. Последними подошли Лис и Мать.
На каменном полу пещеры виднелся странный рисунок, строгое переплетение линий, две горизонтальные, если смотреть от входа, и несколько вертикальных, попарно соединявшихся друг с другом на концах. Рыбарь посветил, ниже опустив полено, собравшиеся долго разглядывали, разгадывали значение линий.
- Это не то, что рисуют серые, - заметил Лис. - Я помню, был как-то в самой дальней пещере, которую они еще когда хотели себе присвоить, да не вышло, холодно там, и ветра насквозь дуют. Только козлов красных оставили и черных черепах. А это... это ведь изображение гор каких-то. Наших?
- Увидел, -
