– Нет.
– Ну так и нечего болтать, садись и езжай себе. Я, между прочим, большое одолжение вам сделал, что согласился везти в Белгород. Могли бы и на обычной фуре до города дотащиться, невелика честь. Да только стерва не согласилась вас в шесть утра из лагеря отпускать, когда фуры выезжают.
Мы загрузились в «Форд», Егорыч врубил на полную катушку какой – то блатной рэп под три гитарных аккорда, который русские почему – то называют шансоном, и мы поплелись в Белгород. «Форд», благодаря убитой подвеске, подскакивал на каждой кочке, а километров через десять, когда нормальная дорога кончилась и началось какое – то лоскутное одеяло в разноцветных заплатах, показалось даже, что происходит землетрясение. Егорыч невозмутимо правил рулём, изредка подвывая знакомые песни, и то и дело матюкался по поводу работы в субботу, погоды и зарплаты – впрочем, беззлобно. Тем не менее, матюки и вой, доносящийся из динамиков, раздражали нас троих – и больше всего, похоже, Олещука. Первое время мы молчали. Но когда Егорыч достал пачку дрянных сигарет и закурил нечто крайне вонючее, Олещук тоном, который заставил меня поёжиться, приказал:
– Вытащил сигарету изо рта или я выбью тебе зубы.
– Чё? – опешил Егорыч.
Олещук протянул руку, вытащил изо рта Егорыча сигарету и невозмутимо затушил её о приборную панель.
– Ты чё творишь вообще? А? Пацан, ты оху… Погоди, погоди! Не надо! Я ж за рулём!
Олещук угрожающе занёс над Егорычем кулак, и тот моментально скукожился и уменьшился в размерах чуть ли не вдвое. Разница в весовой категории, мышечной массе и общей форме у них была такова, что Андрей, если б захотел, мог превратить водителя в котлету за полминуты.
– Дядя, я серьёзно спортом занимаюсь, и мне твоё курево нюхать вообще неинтересно. И этим двум прекрасным парням – тоже. Чтоб ты понимал, ты тут не дрова везёшь, а элиту – слышишь, дядя? – элиту Белгородской области. Прально я говорю, парни?
– Конечно! – отозвались мы.
– Так вот. Слушай меня внимательно. Во – первых, живо открыл окна. Во – вторых, прекратил материться. Мы тут все без родителей, и когда ты начинаешь по матери кого – то там посылать – ты оскорбляешь самое святое, понял?
Егорыч медленно, с круглыми от ужаса глазами, кивнул.
– В – третьих, нам надоела эта ублюдочная музыка. Либо выключил совсем, либо нашёл что-нибудь поприятнее. Хотя я и сам найду.
Олещук покрутил колёсико поиска радиостанции и выбрал энергичную музыку вроде той, что ставили в спортзале.
Егорыч в продолжение всей этой сцены ехал со снятой с педали газа ногой, и «Форд», катясь по инерции, замедлялся, замедлялся, пока не остановился совсем.
– Ну и чего ты встал? Поехали. Убивать я тебя не собираюсь.
Опасливыми движениями, точно боясь спровоцировать гориллу или тигра, сидящего рядом с ним, Егорыч двинул рычажок и опустил боковые стёкла, а потом стал прибавлять газу.
– На дорогу смотри, не отвлекайся, – подбодрил его Олещук.
По лицу Егорыча скатилась капелька пота, хотя было совсем не жарко. Я улыбнулся. В отношении Олещука Георгина Матвеевна несомненно ошиблась – он ко встрече русского мира со всей его неустроенностью был явно готов.
В первый раз в сознательной жизни мы с Тимой Белкиным въезжали в город, да ещё в такой крупный как Белгород, поэтому мы буквально превратились в зрение. Олещук был в Белгороде проездом и бывал в Москве, но даже его глаза блестели – то ли при мысли о самом городе, то ли при мысли о девушках, которые его здесь ждут.
С западной стороны в Белгород вела четырёхполосная трасса, переходившая в Сумскую улицу – по обеим сторонам её росли пирамидальные тополя, стройные, выстроившиеся в строгом порядке, как караульные, и изредка вязы. Домов поначалу не было видно, но мы жадно запоминали всё, что видели – автозаправку слева, дымящие трубы какого – то завода, китайские электромобили и наши новенькие «Лады Мега», над которыми, как говорили в лагере, уже не смеются иностранцы. Потом по правую сторону шоссе показались первые домишки – сперва совсем старые, деревянные, покосившиеся, имевшие такой вид, точно там лет двадцать никто не жил, кое-где чуть ли не с дырявой крышей, однако с торчащей телеантенной и проводами. Чуть приглядевшись, можно было удостовериться, что дома, точно, жилые – кое-где древняя хозяйка или хозяин в видавших виды трениках сидел на крылечке или сердито возился во дворе, ругаясь на кур, путавшихся под ногами. Потом деревянные дома сменились кирпичными, новыми, явно построенными в самые последние годы, с высокими кирпичными же заборами – так что нельзя было рассмотреть, что творится во дворе, но верхушки зданий, торчавшие из – за заборов, глядели на мир очень важно и внушительно, как отъевшиеся коты.
Чуть погодя Сумская улица преобразилась наконец уже в настоящий город – двух – трёхэтажные симпатичные офисные здания, с мелькавшими баннерами «Продам!», «Сдаётся», «Самая дешёвая аренда в Белгороде» говорили о том, что здесь, на окраине, идёт бойкая экономическая жизнь.
На тротуаре справа я вдруг заметил двух парней лет двадцати двух, в форменной одежде дворников. Улица была подметена, и, видимо, другой работы у парней сейчас не было, потому что вид у них был скучающий. Я припомнил, что в десятых и начале двадцатых годов дворниками в областных столицах были, в основном, азиатские мигранты, а потом их почти везде заменили подросшие бойскауты, которые не отличились в своё время ни в учёбе, ни в спорте, ни талантами.
– Слышь, Егорыч, это же бывшие бойскауты, да? – спросил я.
– Да – а, – заметил тот, скользнув взглядом по дворникам, – это те, которые… не элита. Наверное, с Севера распределили. Год назад тут привозили парней из Вологды и Архангельска и Бог знает ещё откуда.
– И что, они теперь на всю жизнь дворники?
– А как повезёт, парниш. Может, на всю жизнь. А может, и нет. Эти ребята, которые из ваших, из бойскаутов, они… странные. Вроде бы простые парни на вид, но не пьют, почти никто не курит, как инопланетяне какие. Один раз в своём дворе подошёл я к такому. Парнишка у нас сантехником работает – знаешь, совсем компанейского вида, лицо приятное, курносый, вежливый всегда. А была суббота, футбол только что кончился, Лига Чемпионов, и я – мне поделиться – то с кем – то хочется, понимаешь, эмоции после матча распирают, прут изнутри, как чайник кипящий – так я подхожу к нему с бутылкой пива и говорю: «Земеля, давай знакомиться. Я Егор Егорыч, а тебя как звать?» Так ты представляешь – он как бутылку пива увидел, на меня косо так посмотрел и чуть в меня не запустил этой бутылкой! Как энтот вот, сердитый, – водитель опасливо покосился на Олещука, но тот милостиво промолчал и продолжал глядеть в окно. – Честно тебе говорю – с пивом подошёл, не с водкой же! Чего он так взвился? Знать, у вас в лагерях мозги совсем начисто промывают, раз оттуда выходят такие чудные, – Егор Егорыч покрутил пальцем у виска и замолчал.
