Этим принципиальный Касьян добил старика. Про тетрадку больше никто не узнал, потому что тетрадку они тут же и уничтожили. Касьян поджигал исписанные листики по одному, а Одиссей тихонько плакал рядом.
От переживаний он даже заболел, стал отказываться от пищи, худеть на глазах. Думали уже — ну, все, помрет возвращенец. А ведь какой орел был в день прилета!
И когда стали размышлять, как его, бедного, хоронить, если что, тогда и вспомнили про так называемый «комплекс для хранения замороженных фигур», который уже не одно столетие не интересовал никого. Проверили — точно, есть в этом заведении очень похожий на Одиссея живомороженный тип. И поручили деликатное дело сменному координатору Николаю как человеку, первым встретившему возвращенца, как пользующемуся с его стороны особым доверием.
Одиссей лежал утром, по обыкновению глядя в потолок, когда вошел в лечебную комнату Коля и заговорил нарочито бодрым голосом:
— В общем, так, старик. Ты напрасно надеешься помереть, имея о нашем времени только неприятные впечатления. Нам не хочется, чтобы там, в лучшем из иномиров, ты плохо о нас отзывался. Поэтому я хотел бы показать тебе кое-что. Полетим на гравиплане, для летательного ранца ты не очень здоров, тем более, для искривления пространства. Впрочем, в пределах планеты искривлять пространство так и так запрещено.
— Да не хочу я никуда лететь и не хочу никого видеть — заныл Одиссей, не открывая даже глаз, — дайте мне спокойно помереть, изверги!
— Не беспокойся, дядь Дусь, тебе не придется вставать с постели и вообще напрягаться, твоя кровать — это и есть гравилет, а я воспользуюсь ранцем! Итак, вперед!
И не успел Одиссей ничего ответить, ничего даже сообразить не успел, как его кровать воспарила над полом, развернулась и вылетела в окно. Следом выпорхнул Николай. Засвистел в ушах ветер, потянуло одеяло прочь, Одиссей едва удержал его ослабевшими пальцами. Учрежденческий параллелепипед стал быстро-быстро уменьшаться, пока совсем не растворился в легкой дымке.
Двигавшийся невдалеке координатор осторожно подрулил к перепуганному старику, пришвартовался на краешек постели. Что-то он переключил на спинке удивительной кровати, и мигом все стихло, прекратился вой ветра, перестал хлопать незаправленный край простыни, одеяло больше не вырывалось из рук с целью отправиться в самостоятельный полет.
Стало спокойно и уютно, как только что спокойно и уютно было в лечебной комнате. Но меняющийся внизу пейзаж подтверждал, что полет продолжается на той же высоте, с той же скоростью.
Одиссей облегченно откинулся на подушку. Он уже не ждал от жизни никаких радостей, он хотел лишь покоя, а больше ничего. Даже мысль о том, удастся ли встретиться в раю с Пенелопой, а если удастся, то с которой, общий ли рай во Вселенной, или каждая планета имеет автономное царствие небесное, даже эта мысль на некоторое время перестала казаться неотложной и актуальной.
— Нам лету минут сорок, поэтому давайте поговорим немного, чтобы дорога не показалась такой утомительной, — как ни в чем не бывало продолжил свою линию Николай, — значит, так. За те годы, что ты находился, кгм… в отлучке, мы, человечество, добились выдающихся успехов. Произошло еще несколько научно-технических революций, в результате которых неузнаваемо изменился прежде всего сам человек. Мы стали еще более неуязвимыми для болезней, научились шевелить мозгами лучше любого компьютера, наловчились с помощью психической энергии искривлять пространство, синтезировать из окружающих веществ любые предметы не хуже архаичных биоприставок, пользование которыми, кстати, признано аморальным.
Мы вплотную приблизились к тому, что называется «абсолютным счастьем». В сущности, осталось только руку протянуть…
— В чем же дело, — подал слабый голос Одиссей, хотя его так и подмывало сказать, что насчет «абсолютного счастья» он уже изрядно наслышан, — протянули бы!
Он, оказывается, еще был способен к едкой иронии.
— Вот-вот! — обрадовался Коля, — я знал, что ты усомнишься! Не буду тебя разубеждать. Я, собственно, хотел сказать о другом. О судьбе того, от кого ты произошел. Или тебя это совсем не интересует?
Одиссей, аж сел на кровати. Конечно, его интересовала судьба первого номера! Еще как! Но он к этой теме даже подступиться боялся. Тоже думал — этика. И про родню не заикался, раз родня сама не объявлялась.
Тут Коля угадал его последнюю мысль, посуровел.
— Не обессудь, но корень твой слабым оказался. Род угас через сто восемьдесят лет после твоего убытия. Времена-то были неблагоприятные, секс-залы взорвали, пуританство расцвело махровым цветом, все еще последствия ощущаются, а в твоем роду были, как ты помнишь, одни девицы. Притом не красавицы… Не обессудь…
Да не бери ты в голову! Черт с ними, с потомками, зато с оригиналом можно встретиться! — вновь воссиял координатор,
— Как же?! — выдавил Одиссей мгновенно севшим голосом.
— А так! После твоего убытия открыли способ замораживания живых людей на сколь угодно длительное время. С последующим размораживанием. Твой-то Одиссей-один, когда старуха умерла, возьми — и заморозься! До своего возвращения! Понял?!
Одиссей чуть не вывалился из гравилета. Вернее, вывалился, только пятки сосверкали, но Коля его поймал и обратно посадил. Да еще и пристегнул чем-то.
— Не спеши, старик! — хлопнул он сына неба по спине, — поживи еще! Мы туда в аккурат и летим, где замороженные в ящиках лежат. Много их! Но твоего уже нашли и от пыли протерли.
— Амн-н… — начал было старик, заикаясь.
— Нет, — коротко и строго сказал Николай, — понимаю, что у него такая же этика, как и у тебя. Но — нет. И ему ничего нельзя рассказывать. Он может поведать тебе о своей жизни, а ты — ни-ни.
Вот если бы ваш третий прилетел — тогда бы пожалуйста. Тогда бы можно было объединить три одиссеи в одну…
Старик умолк до конца полета.
Потом внизу показались сооружения, похожие на теплицы, каких немало было на Земле, пока не научились добывать все на свете из воздуха. Гравилет быстро пошел на снижение.
А Одиссей, похоже, окончательно передумал умирать. На его впалых щеках заиграл румянец, в глазах появился блеск интересующегося жизнью человека. Он проворно откинул одеяло, сдернул со спинки гравилета уже совсем привыкшие к нему серебристые опорки, рубаху. Надел все это на себя, подумал, что одежда за последние дни стала катастрофически вырастать из него. «Куда идти-то?» — спрашивал его нетерпеливый взгляд.
— Пошли, — коротко бросил координатор и двинул первым сквозь какие-то заросли.
