— Что Христос? — тихо спросила Гиданна, думая, что он бредит.
— Как там было-то? Коснулась его женщина и выздоровела. Христос даже сказал, что почувствовал, как из него излилась сила. И тогда чуда не было?
— Не было.
— Ничего себе. — Он открыл глаза и улыбнулся. — Разве религия может существовать без чуда? А говоришь — верующая.
Баба Таня испуганно закрестилась, а Гиданна засмеялась, тихо и счастливо.
— А говоришь — неверующий, — осторожно поддразнила она, стараясь продлить миг надежды. — А сам веришь в чудо.
Он смотрел на нее, не отрываясь, и думал о том, что ему и в самом деле хочется верить в чудо. Чудом была она. Все в нем противилось тому, что Гиданна такая же, как все.
— Нет, дорогой мой, — сказала Гиданна, и все в нем замерло от таких слов, — болезнь — это нарушение в человеке одической циркуляции, или, проще говоря, внутренней гармонии. Здоровый ОД сострадающего человека восстанавливает в больном нарушенную гармонию. Когда ты говоришь "возьми мою боль", это не значит, что я возьму и заболею. Здоровьем делятся, здоровьем, а не болезнью.
— А я бы поболел. Чтобы ты за мной поухаживала.
Женщины снова переглянулись, и он увидел испуг в глазах у обеих и прочел их мысли о том, не позвать ли сейчас же Епифана, тот один может разобраться, что такое происходит с Андреем, не заговаривается ли? Больной, в ведет себя как ни в чем не бывало…
— Епифан сейчас придет. У калитки уже. Вы отвернитесь, я встану.
Гиданна побледнела и отшатнулась, а баба Таня подбежала и принялась поправлять на нем легкое байковое одеяло.
— Что ты, что ты, тебе нельзя!
— Почему?
— Больной ты.
— Больной? Чего же в больницу не отправляете, если больной. Сообщили бы нашим, в отделение, приехали бы.
— Куда тебя такого? Живого места нет. Мы сами, сами, мазями своими да словом Божьим.
А Гиданна все стояла в стороне. Большие темные глаза на бледном лице были как два провала. И он увидел себя ее глазами, и сам испугался. Человек в горящей одежде, катающийся по траве. Человек совершенно голый, весь в пятнах ожогов. Лицо, искаженное гримасой боли…
Но сейчас он не чувствовал никакой боли. Помнилось что-то такое, смутное, исчезающее. Пожар какой-то, что-то беспокоящее, от чего хотелось поскорей избавиться. Но все это было позади.
— Дайте же встать.
Он выпростал из-под одеяла руки, и Гиданна снова отшатнулась. Руки Андрея были белы и чисты. Потом медленно приблизилась, провела пальцами по коже и отдернула руку, будто обожглась. И опять протянула руку, осторожно взяла край одеяла, потянула на себя.
— Э-ей, — засмеялся Андрей. — Я же не одетый.
Но она все же отогнула одеяло, заглянула под него. Упавшие волосы ее щекотно коснулись груди. И опустила одеяло, обессиленно села на край кровати.
— Это, это… Я не понимаю…
Тихо стукнула дверь, заскрипели половицы в сенях, и в комнату просунулась сначала палка, а затем ввалился и сам Епифан все в том же ношеном-переношеном сером пиджаке. Остановился у порога, долго глядел на Андрея. И вдруг надломился в поясном поклоне. Баба Таня ойкнула, Гиданна вскочила с кровати, а Андрей засмеялся.
— Что это ты? Как в церкви.
— Я знаю что, — ответил старик. — Не каждому дается. Я же вижу.
— Что ты видишь?
— Что надо, то и вижу. Только мне до тебя теперича далеконько. Вставай, чего лежишь-то?
— Так ведь… — Андрей повел глазами на Гиданну и бабу Таню.
— Дайте мужику одеться, стрекозы! — весело вскричал Епифан.
— Это я-то стрекоза?! — взвилась баба Таня, и было в ее голосе больше восторга, чем обиды.
— И ты тоже. Кыш за печку!
Прикрываясь одеялом, Андрей торопливо натянул брюки и принялся рассматривать руки, грудь, живот — чистые и гладкие, будто не свои. Вот тут, на плече, была родинка, теперь она исчезла. И шрам на руке от давнего ранения тоже исчез. Не было и бородавки на пальце, с которой он безуспешно боролся много лет. Все это удивляло, радовало и пугало.
— Ты не больно заносись-то, — сказал Епифан. — Не твое это.
— Что не мое?
— А все. Теперь ты должен блюсти.
— Никому я ничего не должен.
— Еще как должен. Да ты и не сможешь по-другому-то, поскольку сам другой.
— Откуда ты все это знаешь? — Андрей подошел к Епифану, заглянул в глаза. Мысли старика читались плохо, была какая-то какофония отголосков, с которой трудно было разобраться.
— Знаю. — Епифан вскочил с табурета, засобирался. — Сегодня ты уйдешь, забегаешься там, да только не забывай нас-то, приходи когда.
Епифан опять поклонился и ушел, стуча палкой по скрипучим доскам пола. А Андрей, еще минуту назад никуда не собиравшийся, вдруг подумал, что ему и верно надо бы в город. Зачем? Об этом мыслей не было никаких: но он точно знал: дел там невпроворот. На этот раз они уходили вместе с Гиданной, притихшей, будто оробевшей. Шли молча, и Андрей все думал, что за срочность такая погнала его в город? И первое, что пришло в голову — Демин, попавший в автокатастрофу. Явственно встала перед глазами толпа на улице вокруг лежавшего на борту милицейского газика с вмятой внутрь правой дверцей, и с гаражом, который раз видевшимся ему надо разобраться. Что за надпись такая — «Свет» — над гаражом. И вдруг он понял: гараж находится рядом с магазином «Свет». Много ли таких магазинов в городе? Несколько десятков? Не составит труда объехать все и найти гараж. А в гараже в багажнике старого разбитого «Запорожца» — фамильное серебро. То самое, которое он отчаялся отыскать. Господи, как же сразу не подумал?! Ведь зачем-то виделся ему этот гараж, прямо-таки назойливо лез в глаза. А он только сейчас…
Впрочем, прежде у него не было этой способности "знать, не зная". Он так разволновался от своего открытия, что прибавил шагу и не заметил, что оставил Гиданну далеко позади. Опомнился только у памятной речки. Что-то тревожное связывалось с этим местом, а что именно, не мог вспомнить. Все здесь было иначе, чем в тот раз, когда он впервые ночевал в пахучем сене слышал благостный шепот кустов, ветра, звезд, когда познал небывалое. Совсем не было сена, зато густо разрослись кусты, а трава встала высокая и крепкая, гигантская трава.
— Узнаешь место? — спросила Гиданна.
Она тяжело дышала от быстрой ходьбы, пряди волос прилипли ко лбу.
— Узнаю. Только сена нет.
— Сгорело сено, ты же видел. Тебя здесь нашли, всего обожженного. Тетка Марья рассказала и про пожар, и про вашу драку.
— Про драку?
— Ты что, не помнишь?
— Помню, — неуверенно ответил Андрей. — Вроде что-то горело.
— Что-то! Ничего себе! Да ты чуть совсем не сгорел!
