его не было!
— Его не было, — сказал я опять совершенно честно.
— Типа, там не было? Или как?
— Вообще не было. Не рождался, не жил, не пил самогонку, не пытался набить мне морду, не делал кучу других бессмысленных вещей, которые обычно делают люди.
— Ты ведь щас гонишь, чел? — грустно спросил панк.
— Это чистая правда. Сам подумай. Если я сделал что-то ужасное с человеком в общественном месте при куче свидетелей, то почему я ещё не в тюрьме?
— Я подумал, чел.
— И что?
— Теперь я рили сцу тебя ещё больше, чел.
— Просто постарайся вести себя правильно.
— Я схожу на склад, — сказала Швабра угрюмо.
— Что ты тут делаешь? — удивился я. — Ты разве не должна быть сейчас в школе?
— Должна.
— И?
— Я прогуливаю.
— Школьник, прогуливающий занятия, должен выглядеть более счастливым, — заметил я. — Иначе какой смысл?
— Я не хотела прогуливать. Но чёртово сраное платье село. Я честно пыталась натянуть его на свои мослы, но результат был такой, что даже ты с твоей вечно мрачной рожей хохотал бы до колик. В штанах девочек в школу не пускают. Другого платья у меня нет.
— У тебя не будет неприятностей?
— Ещё как будут. Прогулы — чуть ли не единственное, что у нас не прощают. Ну, кроме джинсов на женских жопах. Как будто у меня есть жопа… Зато я могу сходить на склад и заработать сверхурочные. Потому что, как бы мне ни было жалко денег, а платье придётся купить. Надеюсь, в лавке есть что-то дешёвое. Может быть, даже ношеное. Правда, мне обычно всё либо коротко, либо меня туда влезает три, но чёрт с ним. В уставе школы написано, что я должна быть в платье, а не что я не должна в нём выглядеть как обсоска. И не вздумай попереться в магазин со мной! Где там тележка? Мне пора.
— Прив, жаба, — поприветствовал её панк, выкатывая из подсобки тележку.
— Да уж, если день с утра не задался, то дальше так и покатится, — прокомментировала девушка. — Честное слово, босс, мне жалко твоих денег, но как же без него было хорошо!
***
— Видел вашего беглеца, — сказал Депутатор, снимая фуражку. — Вернулся? Неужели совесть проснулась?
— Нечто в этом роде, — ответил я уклончиво и налил ему виски.
Кажется, часы работы бара все считают ненужной условностью. Чёртова рань, а я уже за стойкой.
— Простите, что в неурочное время, — уловил моё недовольство полицейский, — но я сегодня вообще не ложился. Опрашивал всех, кто живёт вокруг дома учительницы. Это довольно много народу.
— Ночью? — удивился я.
— Разбуженные люди более естественны в реакциях.
— Мне показалось, что население не спешит оказать содействие правоохранительным органам.
— Это так, — согласился Депутатор, выпивая первую и возвращая тамблер, — но я практически всегда отличаю ложь от правды по визуальным признакам. Микромимика, невербальные сигналы… Хорошая прошивка зрительных имплантов, нечто вроде детектора лжи.
— Так ваши глаза…
— Не настоящие, как и многое другое в моём организме. Это имеет свои плюсы и минусы.
— И вы всегда видите, что вам врут?
— Почти всегда. Скажем, вы для меня совершенно непроницаемы.
— Даже так?
— Вы либо абсолютно честны в каждом слове, либо проходили специальную подготовку для работы под прикрытием. Ставлю на второе.
— Почему?
— Люди никогда не говорят честно. Умалчивают, передёргивают, сдвигают акценты, меняют трактовки. Это нормально. Абсолютная искренность неестественна.
— И что показало ваше ночное расследование?
— Хотя горожане отвечали не очень охотно, но внезапность ночного опроса сделала своё дело. Я совершенно уверен, что похищение мальчика действительно никто не видел. Хотя в то время, когда оно произошло, на улице и дома было множество людей. Городок очень тихий, любая нештатная активность привлекает внимание, а уж трое мужчин, несущих по улице ребёнка, никак не могли быть незамеченными.
— Вы установили время? А говорите, у вас нет талантов к расследованию.
— Это было несложно. Мать, уходя на работу, оставляет ему в холодильнике готовую еду. Завтрак, второй завтрак, обед, полдник, ужин — строго по расписанию. Она считает, что это важная часть приучения к дисциплине, а также полезно для здоровья. Ребёнок съел второй завтрак, но не обед. Упаковка от творожка отсутствует, ведро пустое, значит, он поел и, как и положено хорошему мальчику, вынес мусор. Это с высокой вероятностью указывает на время похищения — между десятью тридцатью утра и полуднем. Ближе к первой цифре, скорее всего. В это время школьное мероприятие уже закончилось, и горожане разошлись по домам. Поскольку в честь первого сентября завод дал работникам выходной, то людей было много. Я заставил всех соседей вспомнить нужный временной промежуток буквально поминутно — свидетелей похищения был бы минимум десяток. Вариант, что все они специально тренированные лгуны, я отметаю как маловероятный. А значит, мы неверно представили себе картину случившегося. Трое мужчин не тащили по улице ребёнка, ни в мешке, ни без оного. Мне приходится снова обращаться к вам, Роберт, в надежде на ваш опыт и интуицию, потому что у меня идей больше нет.
Он выпил вторую порцию, вернул на голову фуражку и уставился на меня электронными, как выяснилось, глазами. Видимо, в ожидании, пока его озарит неземным светом моей интуиции. Обмануть такую веру в меня было бы негуманно, и я не стал.
— Пришла мне в голову одна версия, — вздохнул я, — жаль, что только сейчас.
— Рассказывайте.
— Давайте представим, что похищение происходило в два этапа, которые были разнесены по времени. В одиннадцать, условно, часов дня, некто смотрит в окно, убеждается, что ребёнок на месте, отжимает дверь и заходит в дом. Это мог проделать один человек, и скорее всего, он не привлёк бы к себе внимания, так?
— Это так, — согласился полицейский.
— Он или оглушает, или усыпляет, или связывает ребёнка, а может быть, просто пугает его, заставляя сидеть тихо. Через некоторое время по одному входят его подельники. И вот на ваши вопрос: «Видели ли вы троих мужчин, входящих в дом учительницы?» — свидетели отвечают: «Нет». Совершенно честно, потому что троих они не видели. Максимум
