— Энди, ну что ты обязательно хочешь, чтобы все по правилам да по инструкциям? Я спасла тебе жизнь.
— Да хрен ты там что спасла!
— Хрен не хрен, а спасла. Этот псих чуть тебя не убил.
— Не фантазируй, Тесс.
— Не фантазируй, говоришь? — Тереза коротко, саркастически рассмеялась. — Хорошенькие фантазии!
— Да, фантазии, и мы поговорим об этом потом. А сейчас я спешу в Абилин, нужно расхлебывать эту кашу.
— Да, нужно.
Энди резко, с визгом покрышек по гудрону, вывернул с парковки. На выезде машину сильно швыряло, она несколько раз проскребла днишем по гравию и наконец выехала на ведущую к шоссе дорогу, и перед Терезой начал разворачиваться до ломоты в скулах скучный пейзаж небольшого техасского городка: супермаркеты, бифштексные, автозаправки, станции техобслуживания, кинотеатры-мультиплексы, склады канцелярских принадлежностей, моллы, пункты проката машин, цветочные киоски, полуживые хибары, арсеналы борцов с клопами и тараканами, гамбургерные забегаловки, хилые деревца, вздыбленная земля участков, расчищаемых под застройку, чахлые пыльные кусты и — бесконечная дорога. В конце концов они выехали на интерстейт 20 и влились в поток безразличных к ним машин, степенно кативших на запад, к слепящему солнцу. Теперь пейзаж практически не менялся. Энди включил приемник, и зазвучало кантри. Здесь только это и гоняют, объяснил он извиняющимся голосом. Он всегда так говорил, когда был где-нибудь в командировке. В общем-то, ему самому такая музыка нравилась. За первым треком, прямо встык, последовал другой, песня о любви и предательстве и о мужчинах с револьверами; Энди пробормотал сквозь зубы, мол, вся кантри-музыка звучит одинаково, эти чертовы гавайские гитары, и переключился на другую станцию; теперь Стиви Уандер запел один из своих старых хитов. Вспомнив, как годы назад, когда у них с Энди все еще только начиналось, они ехали из Филадельфии в Атлантик-Сити, и Стиви пел им всю ночь, Тереза взяла Энди за руку; ей хотелось плакать, хотелось держать его и никогда не отпускать. Энди отнял у нее свою руку.
— Где тебя высадить?
Его голос звучал резко и отчужденно.
— А где угодно. В общем-то, это не имеет значения.
— Ты хочешь, чтобы я высадил тебя здесь? Прямо на обочине?
— Место не хуже любого другого.
— Ну и что же ты потом собираешься делать?
Энди, ты пойдешь со мной. Все, что ты видишь вокруг, нереально. Я не могу тебе этого сказать, и ты бы мне никогда не поверил, но мы находимся на краю, там, где реальность кончается. Где Абилин? С минуты на минуту ты задашь мне этот вопрос? Мы едем уже полчаса, а машины впереди все те же, и сзади все те же, и Абилин ни на дюйм не приблизился. Мы никогда до него не доедем, потому что его нет в сценарии. Потому что мальчонка, клепавший сценарий, не озаботился его вставить. Эта дорога все уходит и уходит вдаль, к тому пределу, где кончается машинная память. Мы не можем ехать туда, потому что на самом крае нет вообще ничего.
Все еще злясь на нее. Энди затормозил машину. Та выкатилась на обочину, подняв густое облако пыли. Песня Стиви Уандера закончилась — три тихих аккорда, а потом тишина. Мимо один за другим проезжали автомобили. Их моторов не было слышно, и шелеста покрышек — тоже.
— Так ты сюда, что ли, хотела?
— Нет, Энди.
— А куда? Чего ты хочешь? Куда ты хочешь попасть?
Энди Энди Энди.
— В Финляндию, — сказала она и вспомнила аббревиатуру LIVER.
Она была голая, а Энди был на ней. Его нога проскользнула между ее ног и нежно прижалась к расселине, его сильное волосатое тело обнимало ее, покрывало ее всю, сладким и проворным грузом прижимало ее к сиденьям. Его рука лежала на ее груди, пальцы любовно ласкали сосок. Его губы льнули к ее губам, кончики их языков легко, чуть касаясь, скользили один по другому. Она ощущала запах его волос, его тела. Они лежали на импровизированной кушетке, в которую превратился ряд из трех мягких сидений, когда они подняли подлокотники; они занимали ее всю, без остатка, но стоило им хоть слегка изменить положение, их локти и колени ударялись о жесткие нижние поверхности подлокотников.
Когда Энди сильными ритмичными толчками вошел в нее, она изогнула спину и перекатилась на бок, так что теперь он лежал рядом с ней. Овальный иллюминатор был прямо над нею, и она стала понемногу, с каждым толчком Энди, подвигаться и немного поднимать голову. Вскоре она могла уже смотреть сквозь стекло иллюминатора на землю, где медленно и плавно, словно в бреду, проплывали деревья и озера. Рокотали мощные турбины, на серебристом крыле отсвечивало низкое предзакатное солнце. Самолет кренился и закладывал виражи, устремлялся вниз и на бреющем полете проносился над озерами, следовал за извилистым течением рек, вскидывал нос и проносился над горными кряжами, бесконечно вперед, где лишь вода и деревья, серебро и зелень, прорезая безмятежный воздух, устремляясь к пределу, где кончается память и жизнь начинается заново.
1
В кондиционируемой тишине кабинета Джейсон Фаррелл ощущал звон пружины где-то в спинке своего вращающегося кресла из черной кожи. В болезненной ясности утреннего похмелья Фаррелл слишком остро чувствовал этот звук — единственное нарушение совершенства этой пустыни из стекла и пластика.
— … с другой стороны, — говорил сидевший напротив через стол мужчина, некий мистер Эдвард Ло, как предусмотрительно значилось на табличке двери его кабинета. — С другой стороны, мы можем просто выдать вам единовременно крупную сумму денег вместо пенсии и покончить на этом.
— Да, — сказал Фаррелл.
— Ну, так что вы предпочитаете?
Фаррелл изо всех сил старался сосредоточиться. Сейчас на карту поставлена его карьера, а решение принимали кабинетные гражданские вроде этого.
— Я не понимаю, почему меня необходимо отстранить от полетов, — сказал он. — Я вполне восстановил силы и в такой же форме, как тот, что идет следом за мной. Ведь мои физические данные хороши, не так ли?
На столе у Ло лежала аккуратная стопка документов, на которой покоилась его ладонь. Пальцы медленно постукивали по бумаге.
Он кивнул:
— Ваши физические данные в порядке, но я боюсь, этого не скажешь о психических. Похоже, эта авария обострила одну-две скрытые мании, отразившиеся на манере поведения.
— Что за чертовщину вы несете? — резко наклонившись вперед, спросил Фаррелл, требовательным тоном.
Ло холодно взглянул на него.
— Если вам нравится перевод на обыкновенный язык, — вы слишком много пьете.
