Взглянув на небо, она сказала: — Сейчас распогодится, я съезжу за письмами, потом заеду к вам на сенокос.
Дядя Петя закричал: — Доброе утро, Марточка, дай мне пожать твою ручку.
Гракх зарысил, выделывая пируэты и напрашиваясь на галоп.
Любуясь наездницей и лошадью, дядя Петя делился впечатлениями: — Ах! Как приятно вот так шлепать босиком по теплой земле, — говорил он громко, — грязь словно масляная краска, выдавливается между пальцами. Я нахожусь как бы в еще не просохшей картине. — Иллюстрируя его слова, словно горячий мед облил стену замка, брызнул по листве деревьев и начал разливаться пятнами по дороге. К разливающемуся лакомству приникли яркие лучи солнца. Запылали овцы, зонтик, удила и стремена превратились в ослепительные пучки лучей.
В пяти шагах от протянувшего руку пастуха, Гракх выпучил глаза на зонтик, захрапел и попятился в ужасе.
Марта тронула его хлыстиком. Жеребец завертелся волчком. Марк крикнул: — Дядя Петя, закрой зонтик, он боится! — Увидев косым глазом закрывающийся зонтик, жеребец еще пуще испугался. Раздувая ноздри, вздернув голову он закусил удила, закинулся и потащил Марту огромными прыжками по двору. Встретив каменный забор, жеребец хватил через него таким высоким скачком, что Марта едва не вылетала из седла.
— Что я наделал! — подумал Марк. То, что он видел, ему казалось ужасным. Его невеста, стоя на стременах, висела на поводьях, а под ней бесился могучий ее Гракх. Словно с волны на волну бросаемый челн среди бурного моря, мчалась горячая лошадь по выгону.
Выскочив на фургон, Марк бездеятельно, беспомощно следил глазами за этим ужасом. Невозможность помочь гибнущей на глазах невесте мучила Марка одним из самых невыносимых чувств человеческих.
Чтобы лучше видеть, девушки взобрались на забор. Им казалось, что борьба подруги, такой же как и они девушки, с бешеным жеребцом, ставит весь женский род в зависимость от исхода этого состязания.
Отец Илларион хотел было выпустить коров из загона, но увлекся зрелищем и забыл свое дело. То, что представлялось его глазам, напоминало ему бурную потрясающую музыку.
Марта скрылась из вида. Жених дрожащими руками связал постромки на спине Чубарого, стал на дышло, чтобы легче было сесть на коня верхом.
— Куда ты! все кончено! — послышался могучий голос. Все повернули головы и увидели на крыше амбара размахивающего руками Игната. У Марка потемнело в глазах.
— Как! завопил он — упала? Упала? да говори же наконец!?
— Успокойся, ничего не упала, наоборот, едет теперь шагом в сторону почтового ящика.
Радостные возгласы девушек, их задорный смех показались Марку ангельским пеньем. Он кричал Игнату: — Никогда тебе этого не забуду, всю жизнь буду тебе благодарен.
— Ты лучше запрягай, смотри лошади твои запутались в упряжи, — спокойно ответил Игнат, слезая с крыши по приставной лестнице.
Отец Илларион отсунул жердь. Коровы повалили из загона, сталкиваясь боками, мыча и разбрасывая слюну.
Каждая несла вымя с четырьмя сосцами и смотрела ничего не выражающими глазами, помаргивая белыми ресницами и дуя из влажных розовых ноздрей на сопровождающих, налипающих на глаза и ноздри мух. Бык выехал из ворот на телке. Телка выпрыгнула из обьятий. Бык задрал верхнюю губу, замер, потом присоединился к стаду. Пахло парным молоком, над следами раздвоенных копыт танцевала мошкара. Как видно, она слышала не слышную нам музыку.
Волчок задрал лапу на колесо и брызнул, словно из спринцовки, с таким деловым видом, будто бы для этой цели был кем-то срочно послан.
Девушки с граблями и вилами, подмостив под себя мешок набитый соломой, рассаживались на фургоне. Ослепительное зеркало лужи, от сиянья которой жмурились глаза седоков, лошади разбили копытами. Колеса намотали на себя блеск и, оставляя на подсохшей дороге мокрый след, повели свой тихий разговор под аккомпанемент топота конских копыт.
После пережитой тревоги Марк не знал, куда девать клокочущую в душе радость. Победа Марты возбуждала в нем лирические чувства. Он чрезвычайно добрым голосом крикнул на лошадей: — Эй, вы, любезные! — Потом, не поворачивая головы и глядя на танцующую сбрую и крупы лошадей, обратился к своим пассажиркам:
— Вот она, тут с нами та дорожная мелодия, под которую немало дум сформировалось у людей прежней эпохи. Под эти вот спокойные звуки дремали в своих кибитках мечтатели, поэты, композиторы, художники. Ангелы воздуха, земли сопровождали их в дороге. Мы видим чудесный мир, чувствуем благоухание. Только вот ангела птиц больше нет, жаворонка поднимающегося в небо с благодарным пеньем мы никогда не увидим. Если нам удастся сохранить деревца, да травку, да цветы… Все остальное пространство земное превратится в пустыню, в которой будет царствовать человек. — Договорив это, Марк переложил вожжи из правой руки в левую и хлопнул себя по затылку. Это Виктория водила по его шее стебельком. Заговорщицы прыснули в кулачки. Марк продолжал: — Мы, рожденные в дыму, в грохоте, в спешке, в мельканиях предметов, в электрическом свете, среди пересекающихся и проходящих сквозь нас различных волн, только тут можем сосредоточиться. Я, например, могу вам сказать, что человек, верящий в то, что технический прогресс может поднять мораль, есть несомненно человек в области точных знаний первейший из первых и несомненно очень ограниченный там, где интуиция, мораль и дух силятся вырваться за грань догматов и всепризнанных истин.
— Но ведь и точные знания могут быть духовными, — возразила Мария.
— База необходима, — добавила Зинаида в свою очередь водя колоском по затылку оратора. Марк снова прихлопнул воображаемую муху.
— От научных ядов мухи живы, а птицы погибли, — сказал он с досадой.
Лукерья слушала Марка с благоговением, ей не нравилась детская резвость подруг поэтому она сказала:
— Да мухи на двух ногах.
Оглянувшись, Марк увидел веселые лица, смеющиеся глаза. Ему стало еще веселее. — Дурачиться так дурачиться! — сказал он, засмеялся и задел кнутом ветку вербы. Девушки закрыли руками головы, поджали обутые в сандалии ноги. Словно из лейки полила их задетая ветка. Легкие платья оказались пробитыми на вылет. Холодные капли окатили спины, руки, груди. Поднялся визг. Марк целился кнутом в следующую ветку.
Мария и Виктория с озорными лицами принялись вырывать кнут. Среди девичьего визга и порывистого смеха, лошади свернули с дороги и по животы потонули в овсе.
— Так вы не скоро доедете! — раздался голос, словно гром из чистого неба.
Головы как по команде повернулись. В тени высокой вербы, затемненная веером лучей, Марта на своем Гракхе казалась туманным наброском. Жеребец, тяжело дыша, водил боками, дымился и рыл землю копытом.
