И вдруг здесь, в тесной каморке, почему-то называющейся лабораторией, он, Валентин Игнатьевич, доктор наук, должен заняться опытами, от которых зависит все его будущее! Собственно говоря, он даже не знал, с чего начинать. Ознакомившись с паспортом прибора, Литовцев решил, что измерениям можно верить. Мальчишка Багрецов оказался прав — остаточная влажность в лидаритовой массе, нанесенной на стенку стройкомбайна, ничтожна. «Лидаритовой? — с горькой усмешкой переспросил себя Литовцев. — Была когда-то… А теперь?..»
Стараясь заглушить гнетущее беспокойство, Литовцев метался по комнате, доставая из шкафов нужные и ненужные реактивы, вытащил микроскоп, фарфоровую ступку, все это расставил на столе и в недоумении остановился.
Если он не мог спорить с мальчишкой Багрецовым, то с Дарковым тем более. Талантливый, черт! И главное, упорный, сам до всего доходит. Ведь, казалось бы, и лаборанты есть у него, и экспериментальная мастерская — только приказывай да отчеты пиши. Ничего подобного! От лабораторного стола не оторвешь, в мастерской тоже сам возится. Ведь Дарков исследовал все марки цементов и других вяжущих веществ, пробовал комбинировать самые неожиданные добавки. Все это испытывал, пользуясь макетами форсунок Васильева. Ясное дело, что, прежде чем прислать сюда отчет и протоколы, он провел десятки опытов с новой рецептурой материала, пригодного для стройкомбайна. С таким не поспоришь.
Литовцев смотрел на лабораторный стол, чисто выструганный, но еще не покрашенный, на стеклянные банки с притертыми пробками, где находились образцы цементов разных марок, банки с реактивами для добавок, образцы песка, извести, каких-то других наполнителей, входящих в состав лидарита. Вспомнилось, что Дарков жаловался на плохую работу вибромельницы, которая не давала особенно тонкого помола, отчего прочность лидарита резко падала. «А какой здесь помол? Какова дисперсность? — спрашивал себя Литовцев, рассматривая белый порошок сквозь стекло банки. — Хорошо ли работает вибромельница? Это можно определить под микроскопом».
Микроскоп был новой системы, незнакомой Литовцеву. «Где же инструкция?» Инструкции на месте не оказалось. «Как же проверить величину измельченных частиц? Впрочем, попробуем».
Из футляра, оклеенного изнутри бархатом, он достал предметное и покровное стеклышки, нашел пинцет, захватил из банки щепотку песчаной пыли. Не успел донести ее до стекла, как она высыпалась на рукав. Валентин Игнатьевич брезгливо попробовал стряхнуть, но мелкая пыль прочно застряла в шерсти, рукав долго пришлось оттирать носовым платком.
Все движения Валентина Игнатьевича были преисполнены достоинства, но в то же время чем-то напоминали кошачьи. Так ходит важный кот после дождя, выбирая место посуше.
Вода и лидарит не могут существовать вместе. И не должны! После того как ничего не получилось из попытки измерить частицы тонкого помола, Литовцев решил по-иному узнать врага лидарита. Он должен создать его подобие, именно сам, своими руками, чтобы проникнуть в его тайны, разгадать слабости. Рецепт новой массы со всеми добавками и технологией изготовления Дарков прислал. Кто знает, может быть, химикаты требуют чересчур высокой очистки, а наполнители не терпят посторонних примесей, что практически, на строительной площадке, трудно обеспечить.
И когда в фарфоровую ступку с сухим порошком, составленным по рецепту Даркова, полилась тонкая струйка воды, как бы разделяя его надвое, у Валентина Игнатьевича потемнело в глазах. Вода, будь она проклята!
Дверь бесшумно отворилась. Точно щит, на Литовцева надвигалась серая плита из нового материала, того, что сняли со стенки стройкомбайна. Вот-вот придавит.
— Это что за шутки?! — фальцетом выкрикнул он.
Плита опустилась на пол, и из-за нее показалось растерянное лицо Багрецова.
— Простите, Валентин Игнатьевич. Я не знал, что вы здесь.
— Зачем эту штуку вы сюда притащили? — ворчливо спросил Литовцев, все еще чувствуя неприятный озноб.
— Александр Петрович сказал, что она вам завтра понадобится.
Багрецов стоял у открытой двери, в которую врывался яркий солнечный свет. Свет играл на стекле пузатых колб, похожих на застывшие мыльные пузыри, забирался в реторты, пробирки и стеклянные трубки, связанные в пучки, будто толстая прозрачная солома. Лучи искрились в кристаллах, запрятанных в банки, в звенящей струйке, вытекающей из крана. Всюду было солнце, и только хмурая тень лежала на лице Валентина Игнатьевича.
— Какое давление могут выдержать ваши телеконтролеры? — неожиданно спросил он.
— Во-первых, они не мои. Ими занимается Надя Колокольчикова из телевизионного института. А во-вторых, Валентин Игнатьевич, я не пойму, о каком давлении вы спрашиваете.
Литовцев продолжал размешивать жидкую массу в ступке.
— Ну, если обвалится сырой потолок в процессе наслоения. Что останется от аппаратов?
Вадим натянуто улыбнулся:
— Боюсь, что на это они не рассчитаны. Но ведь и вы не рассчитываете на такую катастрофу.
— Конечно, — согласился Валентин Игнатьевич. — Однако здесь и трубы лопаются, и трансформаторы горят. «Ниль адмирари», то есть ничему не следует удивляться.
Вадим пожал плечами.
Еще вчера Валентину Игнатьевичу удалось вызвать некоторые подозрения у Багрецова, касающиеся аварий на строительстве. Больше того, он даже неосторожно выдал себя, когда разговор зашел о проводе для термостата, вспомнив при этом Алексея. Надо бы прощупать упрямого малого, что ему известно, и по возможности склонить на свою сторону. Во всяком случае, он довольно настороженно относится к Алексею, и, кроме того, здесь примешиваются личные мотивы, что было неоднократно замечено Валентином Игнатьевичем.
Он отложил ступку в сторону. Толочь, что-то там размешивать, нагревать, замораживать… Прищуриваясь, глядеть в микроскоп, возиться с пинцетами, пипетками и всякой ерундой! Зачем, когда есть куда более эффективные методы тайной дипломатии, ловких ходов — столкнешь противников лбами, и сам, как «терциус гауденс», то есть «третий радующийся», тихонько посмеиваясь, выскальзываешь за дверь.
Есть и другой способ: одному польстишь, другого поприжмешь, за что третий тебе благодарен. Вот и сейчас эта ничтожная пешка, обыкновенный инженеришка, у которого нет ничего и, главное, никого за спиной, тоже может быть полезен, если найти его больную струнку. Люди есть люди.
— Садитесь, Вадим Сергеевич, — Литовцев указал ему на высокую табуретку. — Мне очень нравится юношеский задор, с которым вы вчера отстаивали свою правоту. В какой-то мере вы одержали победу. Точность прибора оказалась достаточной. Но, милый друг, это пиррова победа. Разве дело только в остаточной влажности? А остаточная деформация? А температурный коэффициент?
