«Значит вода все-таки есть…»
Привальный брус чиркнул по крашеному черным пирсу. В яхт брызнуло сажей, мелким угольем… Уголье? Сергей машинально вытянул руку, тронул шершавое бревно… Еще теплое.
— Неспокойно в Каяни, причал горелый… кому-то свеи сильно поперек горла встали! — злорадно отметил Букин.
Кафти вымахнул из яхта.
— Ситеть на месте, сопаки! — рыкнул он перед тем, как сорваться с места. Туда, где причалила иола Весайнена.
Сергей смотрит вслед — мощный торс Кафти обтянут ненадеванной от самой Кеми кольчугой, сальные космы придавил стянутый серебряными кольцами шлем. Сапоги тяжело бухают по обугленым плахам, выбивают облачка сажи…
За борт нырнуло ведро, окатило брызгами.
— Хоть напьемся, — ворчит Серафим. — А в остроге и накормить могут. Соскучился я по еде.
Сергей вяло улыбается немудрящей шутке — на большее не хватает сил.
Редкая цепочка факелов вдоль края причала тщится разогнать мрак… Там, за пределами блеклых световых кругов, высятся угрюмые каменные стены Каяниборга. Невидимые, но оттого не менее реальные. Это здесь, на Овлуй-реке устроил разбойничье гнездо обласканный шведами Пекка Весайнен, это сюда шведский король Юхан III послал указ — жечь и опустошать русский север, пока воспоминания о поморах не изгладятся из памяти людской…
— Чтой-то они мешкают, — заметил востроглазый Букин. Уж вся дружина собралась, а Пекка у иолы топчется.
— Дурак ты, Федька, — устало отзывается Заборщиков. Не зайда какой прибыл — сам Весайнен. Встречающих прислать должны. Иначе ему зазорно.
Словно в подтверждение сказанного визжат воротные петли, россыпь возникших в проеме факелов высвечивает скопившуюся за воротами толпу… именно толпу, несмотря на тусклые блики копейных наконечников.
Наконец толпа раздается, из ворот выдвигается депутация — трое оружных конвоируют замухрыстого мужичонку.
Сгорбленный, в лохмотьях и рваных, явно с чужой ноги, башмаках, мужичонка беспокойно мнет старенькую шапку, затравленно зыркает на сопровождающих. Запах навоза растекается по причалу. Нетрудно понять — от немедленного исчезновения мужичонку удерживает лишь упертый в поясницу меч.
Обладатель меча дородностью превосходит прочих вояк… вместе взятых. Сипящую отдышку слышно по всему побережью. Щуплые соратники щеголяют в ржавых с многочисленными прорехами кольчугах. Руки вояк судорожно сжимают оставшиеся еще от дедов—прадедов протазаны…
— Эко воинство! — удивленно бормочет Заборщиков, когда четверка проходит мимо. — С чего бы такую рвань выпустили?
Весайнен, похоже, удивлен не меньше. До поморов доносится разъяренный рев. Сереге даже переводчик не нужен, чтобы понять смысл:
— Что надо этим ублюдкам? Где комендант порта?
Мужичонка что-то жалобно лопочет, удается разобрать часто повторяемое: «Vesala».
— Пекка из Весалы родом, — снова подает голос вездесущий Букин, и мечтательно добаляет, — Не случилось ли у нашего ушкуйника чего? Корову там любимую медведь задрал… Иначе зачем бонда на правеж притащили?
Протяжный, полный яростной боли рев несется над рекой, зловещим эхом отражается от стен крепости, оставшиеся с поморами финны испуганно бледнеет…
— Onpas walhe, tompo! Walhe!!! /Ты врешь, скотина! Врешь!!! (финск.)/
Над Весайненом взблескивает стальная молния, обрывается в груди пропахшего навозом бонда. Стражники, бросая оружие, ныряют в темноту, жирный тупо озирается, пытается что-то сказать… острие меча входит меж зубов, прерывая никому не нужные оправдания.
— Если и задрал, так не одну, а все стадо, — рассудительно предположил Заборщиков. — Ничо, щас выясним: вон Кавпей несется… кабан-кабаном! Аж пена с клыков брызжет…
— Вылесай, скоты! Нет вам больше жить!
В налившихся кровью глазах шведа отражается пламя факелов, рука сжимает занесенный для удара меч.
«Что злоба-то с Кафти делает! — машинально отметил Сергей. — И акцент почти пропал!» Чуть позже до него доходит смысл сказанного, по телу прокатывается морозная волна.
— Пекка иолу уводит, как догонять будешь? — спокойный голос Заборщикова для Кафти как ушат холодной воды.
Глаза шведа медленно и неохотно обретают жесткую осмысленность. Меч возвращается в ножны.
— Хорошо скасал, молотец! Гофори «и-и р-раз», Пекка догонять.»
Заборщиков, тем временем, выбирается на пирс. Здоровенный, похожий на флегматичного быка… Сергей впервые замечает, что помор на полголовы выше Кафти… да и в плечах изрядно шире.
— Люди второй день не кормлены — много ли наработают?
Швед буреет от подобной наглости. Широко разинутый рот беззвучно глотает воздух. Боевая, со вшитыми стальными пластинами, перчатка до скрипа обтягивает кулак. Швед медленно, ожидая увидеть плеснувшийся в глазах помора страх, отводит руку…
— Бей, не стесняйся! Ноне твоя власть, — криво усмехается Заборщиков.
Облитый черной кожей кулак выстрелил в лицо помора… Заборщиков отступил на полшага, но устоял.
— Накорми людей и дай отдохнуть, немчуры каянской веслами махать надолго ли хватит? — повторил он и провел языком за щекой.
Под ноги шведу летит выбитый зуб.
— Geitmukk! — прошипел Кафти, потирая ушибленный кулак. — Slaghin ryz — onyttera händer! At sla illa — at sla dö got! /Козье дерьмо! Русских бить — руки портить! Не бить убивать надо! (древнешведск.)/
— На яхт, пыстро! — прорычал он на привычном уже ломаном русском. — Тфа часа спать, потом мало-мало есть и рапотать!
Конца фразы Сергей не услышал — он уже спал.
* * *
Рассеивается дымка, открывая уютный полумрак маленького ресторанного зальчика — из тех, где в стоимость блюд входит возможность пообщаться без воплей попсы и отвязно балдеющих недоумков.
Напротив Шабанова двое: вальяжный господин в темно-сером идеально сидящем костюме — породистое лицо, уложенная волосок к волоску прическа, благородно седеющие виски… этакий стареющий светский лев, и напряженно подавшийся вперед бородатый джеклондоновский тип в ручной вязки свитере с растянутым воротом, открывающим простенькую фланелевую рубашку.
Пообочь, глядя на истекающую прозрачной слезой семгу и вазочки с черной икрой, сопит Венька. На Леушине тесноватый школьный костюм, шею сдавливает галстук, на конопатую физиономию налеплена скучающе-надменная мина…
— Да вы ешьте, не стесняйтесь! — подбадривает Вальяжный, не притрагиваясь, однако, ни к одному из украшающих стол деликатесов.
Рядом с затаившимся в укромной нише столиком бесшумной тенью возникает официант, перед глазами Шабанова на миг зависает тощая, как элитная топ-модель, бутылка с незнакомой этикеткой. Вальяжный чуть заметно кивает. Тихо булькая льется в бокалы вино.
