– Что я вам говорил! – кричу я. – Я молодцом!
– Чудеса! Ты и впрямь... это... как его... м-м... огурцом выглядишь!
Я вижу, с какой натугой он искал слово. Что они, разучились говорить?
– Молодцом! – уверенно говорю я. – Что она, эта медицина, знает?! Я сто раз всем говорил!
Они ошеломлены. Они все обрадованы тем, что я выздоравливаю, что я могу говорить. Но такого темпа, такой прыти никто из них от меня не ожидал. Ведь я же разговариваю вполне нормально. Правда, набор слов у меня пока невелик. Ну, да это дело наживное! Уже кто-то выскочил за дверь. Сейчас врача позовет. Вот вам медицина – чудо. Действительно, что медицина знает?
Говорят почти все, сразу, не слушая друг друга, да и меня тоже. Им сейчас надо выговориться, успокоиться. Они часто не могут найти слов. Самых обыкновенных слов, которые произносили минуту назад. Им приходится совершать обходные маневры, заходить с тыла. И от этого их речь кажется напыщенной и тяжеловесной. Но зато у меня в запасе уже несколько сот слов.
– Мы тут поболтаем с тобой немного, а потом уж жена. Мешать не будем. Хорошо?
– Хорошо, – отвечаю я. – Пусть она придет потом.
– А дети еще не прилетели. Но завтра уж будут наверняка.
В комнату врывается врач.
– Что тут происходит?
– Происходит? – спокойно спрашиваю я. – Мы тут поболтаем немного...
– Как это поболтаем? Да ведь!.. – Он вовремя замолкает.
– Здравствуй! – говорю я. – Здравствуйте!
– Здравствуйте, – отвечает он, все еще ничего не понимая.
Да и никто ничего не понимает. Неважно. Главное – я говорю.
– Да ты, поди, и плясать можешь?
– Ты можешь шею повернуть?
– Шею повернуть?
– Нельзя, – кричит врач. – Да как это повернуть? Вы что-нибудь смыслите в медицине?
– А вот так, – говорит товарищ с работы. – А вот так! – И начинает крутить шеей, вправо, влево, вверх, вниз. Ух и старается! У него, наверное, даже мышцы заболели от такого верчения.
– Пожалуйста! – уже умоляет врач. – Не беспокоите больного. Не волнуйте!
– Пожалуйста, – говорю я. – Повернуть шею?
Я верчу шеей вправо и влево, верчу энергично, как только что мой товарищ. А у него глаза на лоб вылезли от удивления. От удивления и какой-то натуги. Он окаменел. Потом какая-то мысль мелькает в его глазах. Он что-то нашел в своей памяти.
– Вот черт! – говорит он. – Опять шейный радикулит схватил. Полгода не беспокоил.
– Конечно, – говорит кто-то, – ты так крутил шеей, что и сломать ее было недолго.
– Да, да, – соглашается он. – Вот черт!
Он чуть отходит в сторону, нелепый со своей негнущейся шеей. Я осматриваю сразу ставшую непохожей палату, одеяло, под которым спрятано мое тело, тело которое как будто и не принадлежит мне. Две неподвижных руки, вытянутые вдоль него. Друзья перехватывают мой взгляд.
– Руку! Руку! Ты можешь согнуть руку!
Нет, я не могу. Я просто забыл, как это делается.
– Смотри-ка! Вот как это делается. – Один из родственников с силой сжимает руку в локте. Даже пиджак и халат не могут скрыть, как бугром выпирают его мускулы.
Он так и замирает с согнутой рукой.
Потому что, потому что... я тоже сгибаю руку. Правда, бугор мускулов у меня поменьше.
Я кое-что начинаю понимать. Во мне еще нет ни испуга, ни радости. Просто, я начинаю что-то понимать.
– Радикулит? – беспечно спрашиваю я.
– Свело... – еле выговаривает он.
– Бывает, – соглашаюсь я, и рука моя бессильно падает на одеяло.
Родственник трет только что в судороге сведенные мускулы, кусает губы.
– Это у тебя от перевозбуждения, – успокаиваю его я. – Ты не волнуйся.
Все слова _их_. У меня нет ни одного своего слова. Но _их_ слов у меня уже набралось много. Я могу свободно разговаривать на не слишком специальные темы.
– Вы можете это проделать еще раз? – спрашивает врач.
– Нет, не могу.
– Но ведь только что...
– Я забыл.
– Разработается! – уверенно говорит кто-то. – Массаж. Тренировка.
– Да, да, – подхватываю я, – массаж и тренировка.
Я не хочу больше двигать рукой. А как радостно было движение!
Все испуганно молчат. И каждый, наверняка, думает, что виноват именно он.
А я сам? Убедился ли я в чем-нибудь? Догадался ли кто другой? Ведь если догадался хоть один, они от меня не отстанут. Они заставят меня, убедят. А я не... Шея снова не слушается меня. Вернее, слушается чуть-чуть, чтобы они все же видели, что я могу совершать движения, что я владею своим телом.
Я взял слишком много. Сразу. Я начинаю специальный разговор. Иногда мне не хватает слов, но они помогают. И все равно мне трудно говорить.
– Что это за больница?
Первая городская.
– На улице, наверное, гололед?
Нет. Сейчас нет. Почти каждый день идет снег, а вот на праздники был такой страшный гололед!
– Скорая, наверное, едва успевала? Ушибы, переломы?
Переломов, действительно, много.
– Есть, наверное, и такие, что лежат с ног до головы... загипсованные?
Да, конечно. Травм в этом месяце очень много.
Ясно. Ты, которого я не вижу, отдай мне на время какое-нибудь микродвижение. Шевеление пальца. Сжимание кулака. Сгибание руки в локте. Пожимание плечами.
Дайте мне в долг! Ведь ты загипсован с ног до головы. Что тебе стоит? Согласен?
Он согласен, потому что даже не подозревает, что у него крадут. Я не все сразу. Я помаленечку. Ну, подумаешь, онемел у тебя палец на ноге. Тебе же ведь сейчас не ходить, не плясать.
И слова. Почему только у этих, что стоят возле моей кровати? У всех. По буковке, по звуку. Никто ничего и не заметил. Я знал картавого, который даже не подозревал, что он картавый. А дальтоники? Разве бы они знали о своем неправильном восприятии цвета, если бы им на это специально не указали?
Ну подумаешь. У тебя поболит колено. Так ведь я не навсегда. Я на пять минут, на секунду, на миг. На микромиг у каждого, так что никто ничего и не заметит.
– Да я уже здоров! – весело говорю я.
А кто-то не смог встать.
Я отшвыриваю прочь одеяло, уверенно свешиваю ноги с кровати, встаю, оправляю на себе пижаму.
– Ну что, может, вам сплясать что-нибудь?
Они, конечно, остолбенели. Особенно врач. А я иду вприсядку, да так, как никогда и не умел. Я вообще не умел плясать. Я многого не умел. А теперь все смогу!
Я выйду на площадь и возьму у людей по маленькой, маленькой частичке их движений, по одному звуку.
Никто ничего и не заметит. Я буду не такой, как прежде. Я смогу поднимать штангу рекордного для нашего города веса. Я ведь на минутку возьму силу и спортивную технику у какого-нибудь чемпиона. А если мне попадется тяжеловес, то уж в своей-то весовой категории я толкну непостижимый вес. Да только мне это ни к чему. Зачем? Мне бы ходить, видеть, слышать. Мне бы дышать. Мне бы просто жить...
