- Можно, конечно, газ открыть, - продолжала она. - Но так ужасно...
Все-то у нее ужасно, подумал я со внезапным раздражением. Кажется, я начинаю понимать Олега. Такие люди, как она, вешаются всей тяжестью на шею, а считают свою навязчивость - жертвой. Полагают, что тот, на кого они повесились, еще и обязан чем-то. Им кажется, будто они все отдали - а на самом деле они хотят только брать и брать, и так всю жизнь.
- Хорошо бы, если б каждому человеку вместе с паспортом выдавали ампулу с цианистым калием, - мечтательно протянула Таня. - Это бы сделало нас более... более свободными. А если мне нельзя легко умереть - тогда хоть бы Олег умер. Исчез и не мучил меня больше. Ты представляешь, я ведь один раз убила человека... Просто усилием воли!
Все-таки она истеричка. Но что скрывать, хочу выслушать еще раз, какое-то болезненное любопытство меня снедает. Как убежденно она говорит просто мороз по коже. Вот человек, который действительно верит в свою сверхъестественную силу. Да нет, просто пьяная, отчаявшаяся бедняжка, тешит себя выдумками, ей, наверное, от этого становится легче...
- Ванечка, я не могу, не могу, не выдержу...
Губы у нее задрожали, глаза налились слезами, она порывистым движением поднялась, подалась ко мне, качнувшись, села на ковер, длинные каштановые волосы рассыпались по моим коленям. Милая, когда молчит. Но молчать она, похоже, не умеет. Если бы мне вздумалось жениться на женщине - с Татьяной я бы не выдержал и полдня. Интересно, как давно они с Олегом женаты и почему у них нет детей?
Прекрасно понимаю: если я (или любой другой) проявил бы сейчас к ней хоть немного мужского внимания, это было бы слабым, но все же утешением для ее раненого самолюбия. Ну хорошо, проявлю это самое внимание, а дальше? Я не отношу себя к "би", хотя, чего греха таить, случаются время от времени эпизоды с женщинами, чаще всего при похожих обстоятельствах: типа из жалости, типа из вежливости. Она как одинокий, подстреленный пушистый зверек. А жалость - сильная штука. Ну, может, я латентный натурал, фиг знает.
Но ведь ее поведение непредсказуемо. Возьмет да расскажет мужу. Кто их разберет, эти семейные запутанные отношения. Разругаться с Олегом, да еще из-за бабы, когда мы все в такой глупой ситуации, - зачем мне эти лишние проблемы? Или (ей-богу, я совсем рехнулся, если в башку лезут такие мысли!) она протрезвеет, разозлится за то, что я сделал, и уберет меня своей хваленой волей? Хорошо, а если она разозлится за то, что я НЕ сделал? Что в лоб, что по лбу. И что мне теперь - "убирать" ее, так сказать, превентивно?
Господи, она просто несчастная девка. Не смогу я ее уничтожить, у меня-то это происходит не "холодным, ясным" мысленным усилием, а спонтанной вспышкой злобы. Какой вздор я несу!!! Так хорошо, трезво начинался день...
Пожалуй, ограничусь платоническим сочувствием. Если б еще она была в моем вкусе, что касается женщин, - то есть так называемая "бледная немочь", а у этой красотки слишком много цветущей плоти. Чтоб любить эти ноги, нужен белый кадиллак. А ноги взяли да и влюбились в нищего программиста - зачем?! Какой вообще смысл в любви? Какая от нее польза?
Мы сидели страшно долго, и никто не звонил. Около двух часов ночи я проводил ее домой и сдал Олегу с рук на руки. Похоже, мы его разбудили. Он посмотрел на меня удивленно, но ничего не спросил. Таня послала мне отчаянный взгляд, и тут же дверь, со стуком захлопнувшись, отрезала ее от меня. Но что я мог сделать? В квартиру меня не приглашали.
Я медленно пошел по направлению к дому. На прудах было совсем пусто. Можно закурить, не опасаясь патрулей. Впрочем, в Чертаново их и днем редко встретишь. Это все-таки не Тверская, где за сигарету на улице сразу схлопочешь пятнадцать суток. В голове у меня было полное опустошение. Как можно выбирать для шоу таких никчемных людей, как я или Татьяна? Чтобы другие, глядя на нас, почувствовали себя относительно благополучными? И как от этого насильственного стриптиза отказаться? А если она вправду Олега убьет?
Собственно, мне-то что? Никогда не нужно лезть между мужем и женой. Неужели она действительно может уничтожить человека одним волевым усилием? Есть в ней что-то магнетическое. Если эта ее сила больше моей силы? Какой еще силы? Нет у меня никакой силы, все вздор, самообман.
Кто звонил Маринке перед нашим уходом? Кого она пригласила заходить уж не Леху ли? Может, он сейчас у нее. Она рассказывает ему обо мне и хихикает. Знать бы, кто у нее, или никого нет. Хорошо было в старину: все жили в одноэтажных домах, можно подойти и заглянуть в окна...
Дома вдруг ощутил со страшной силой, насколько я одинок. В Москве я не завел себе ни друзей, ни привязанностей. Так, случайные связи, к себе не приглашаю, и даже телефон никогда не даю. Умри я сейчас - никто не хватится. Могу месяц трупом проваляться, пока не протухну. Дориан Грей хренов. Нечего тебе делать в Москве, вали в свое Гадюкино.
Уехать бы насовсем... В Нидерланды? Где взять бабки? Согласиться играть? Неужели седой сказал правду, и все мы уже в игре, не можем отказаться? Тогда у меня есть неплохой шанс. И у Татьяны есть шанс...
Блин, как баба, навыдумывал черт-те чего, еще бабские истории слушаю развесив уши, надо ж допиться до такого! Вы и убили-с... Я поверил, что Савельев с Артемом подставные лица, потому что хотел в это верить. А во что еще верить, скажите на милость! В вуду? В форзи? В дьявола? Этак можно и до летающих тарелок договориться.
... декабря 200... года, вторник
" - Следы
- Следы.
- Мужские или женские?
- Мистер Холмс, это были отпечатки лап огромной собаки!"
Артур Конан Дойль. "Собака Баскервилей".
Нервы надо полечить и не пить больше. Вовсе не из-за Танькиных глупых рассказов у меня так резко испортилось настроение, а из-за того, что не знаю, кто был вечером у Марины. Может, не Алекс у нее был. Может, другой кто. Генерал! Да хоть генералиссимус. Отчего я не генерал? Разве в армии мне было плохо? Наоборот, хорошо: сплошная малина. И совсем не по той причине, о какой вы, может быть, подумали.
Снайперу, лучшему стрелку дивизии, капитану сборной округа, полагалось великое множество привилегий и поблажек. То есть, может, и не полагалось, но предоставлялось. Губа, наряд на кухню, рытье огородов для начальства, все это было не для меня. Я знал, что так будет, и не боялся, когда меня забирали: в восемнадцать был уже мастером спорта. В армии-то я еще другую кликуху носил: не Дориан Грей, а Вильгельм Телль. Пожалуй, это были единственные годы в моей жизни, когда я чувствовал себя важным, нужным, полезным, незаменимым членом общества. И о пропитании заботиться не надо. Определенно у меня были задатки военного.
