Бывало и хуже, например в позапрошлом году: бешеный ветер, горячий песок, который проникал сквозь одежду — и никакого укрытия поблизости. В тот день она потеряла двух собак; каким чудом уцелели остальные, до сих пор непонятно.
Сама Лесли лежала, закутавшись с головой в тент и прижимая к себе Алу; порой давала ей попить из горсти, вытирала мокрой ладонью лицо и делала один-два глотка из фляги.
Воды оставалось все меньше и меньше, дышать становилось все труднее и труднее — и тянулось все это без малого десять часов…
Так что по сравнению с той бурей эта была вполне сносной…
Перед тем, как идти в поселок, Лесли решила сделать дневку и поохотиться — нужно было восстановить запасы вяленого мяса. Тем более место было на редкость удачное — поросшая редким сосняком и кустарником равнина между двумя притоками Пергатуара,[7] где круглый год водились чернохвостые олени.
Вместо одного дня, как рассчитывала, она провела там целых четыре — уж очень успешной оказалась охота. В первый же день ей удалось подстрелить двух оленей фунтов по полтораста каждый, пять зайцев и молодую дикую индейку. Оставшиеся дни она не покладая рук занималась заготовкой мяса: резала его на полосы, втирала соль и развешивала на ветерке; на ночь снимала, а с восходом солнца снова распределяла по вешалам из жердей. Отходить от вешал надолго было нельзя — собаки поглядывали на висящее мясо с большим интересом, хотя за эти дни наелись до отвала.
Похоже, она все время недокармливала Джедая, потому что сейчас, дорвавшись до мяса — вволю, сколько хочется — он ел его и ел. Трудно было себе представить, что даже такой крупный мужчина, как он, в один присест может слопать целого жареного зайца и больше половины десятифунтовой индейки. А он съел, и когда Лесли предложила ему еще ломоть жареной оленины — на всякий случай: неужто его и на это хватит?! — тоже не стал отказываться.
Все эти дни она, если нужно было взять его куда-то, не прицепляла к его запястью ремень — просто говорила: «Пойдем!» — он вставал и шел рядом. Поэтому, когда на пятый день, оставив волокушу в укромном месте и набрав полный рюкзак товара, она отправилась в поселок, то тоже не стала привязывать к запястью Джедая ремень, повела его свободно. И нарвалась: еще до того, как они добрались до поселка, он выкинул номер, в очередной раз показавший, что за человеком с дефектными мозгами нужен глаз да глаз.
Произошло это, когда они переходили ручей. И ручей-то был ничего особенного, глубиной едва по колено — и на таком мелководье он ухитрился мало что не утонуть.
Как? А очень просто: посреди ручья ему вдруг приспичило попить. Опередив Лесли на несколько шагов, он нагнулся, так что задница оказалась выше головы. То, что у него за спиной висит тяжеленный рюкзак, он, разумеется, во внимание не принял. Рюкзак кувырнулся ему на затылок, и недоумок впилился своей безмозглой башкой прямо в воду, забился, пытаясь выпрямиться; подоспевшая Лесли схватила его за лямку и рванула назад. Он вынырнул, выпучив глаза, отплевываясь и задыхаясь, плюхнулся на задницу — и, естественно, искупал в воде нижнюю часть рюкзака.
Она пинком заставила его встать и, ругаясь на чем свет стоит, погнала к берегу. Добравшись до сухого места, дала еще и оплеуху, занесла было руку для второй — и опустила, уж больно жалким он выглядел: шмыгающий носом, со слипшимися волосами и стекающими по физиономии струйками воды.
Вздохнула, достала ремень и снова привязала к его руке. Нет, голубчик, рано тебе еще самостоятельно ходить!
Поселок, в который Лесли шла, был не совсем обычным. Жили там одни женщины — жили все вместе, коммуной, и во всем слушались старейшину, Дженет, высокую, тощую и язвительную особу лет пятидесяти.
Как получилось, что в поселке, не считая двух или трех маленьких детей, нет представителей мужского пола, Лесли никогда не спрашивала — такими вещами, если люди сами не рассказывали, интересоваться было не принято.
Несмотря на отсутствие мужчин — а может, именно благодаря ему — жили женщины здесь весьма неплохо. Обрабатывали землю, сеяли пшеницу и кукурузу, имели стадо молочных коз, несколько лошадей и — один на всех — минитрактор, над которым жительницы поселка тряслись как над младенцем, ежегодно подновляли на его боках желтую краску и ласково именовали машину «Цыпочкой».
Помимо того, что Лесли надеялась получить в этом месте неплохую выручку, главным для нее было пополнить запас стрел для арбалета. Оба ее арбалета были сделаны именно в этом поселке, и Джейнсис, здешний механик, одна-единственная знала какой-то секрет, благодаря которому изготовленные ею стрелы летели точно в цель. Однажды Лесли попробовала заказать стрелы в другом месте — дала мастеру образец, и вроде бы получилось похоже. Но только вроде бы: если стрелой Джейнсис Лесли могла подстрелить влет дикую индейку, то «чужой» стрелой хорошо если по неподвижной цели не мазала.
Поселок был окружен десятифутовой оградой; первые пять футов — толстые доски, выше — натянутая на столбы колючая проволока. У ворот на лавочке сидели две девчонки лет десяти. При виде Лесли обе подскочили, приветственно замахали руками; одна метнулась внутрь поселка — доложить, вторая осталась на своем посту.
Когда Лесли подошла к воротам, девчонка приветливо заулыбалась.
— Здравствуйте! Вы принесли нам краску для шерсти? — было забавно наблюдать, как она стесняется смотреть в упор на Джедая, но когда думает, что никто не видит, зыркает на него глазами.
— Принесла, — кивнула Лесли. — Синюю и оранжевую. И… на вот тебе, — достала из кармана две древние, еще «с прежних времен», карамельки в ярких обертках.
Девчонка осторожно, словно они могли ужалить, взяла конфеты загорелой лапкой, взглянула удивленно; в глазах так и читалось: «А эти красивые штучки — они для чего?»
— Это конфеты, они сладкие, — вздохнув, объяснила Лесли, — только бумажку снять надо.
Улица в поселке была всего одна: два ряда одноэтажных домиков, натоптанная дорожка между ними и, в конце — главное здание, тоже одноэтажное, но длинное и приподнятое над землей на столбах-сваях. Оно как бы отделяло «жилую» часть поселка от «хозяйственной» — позади него располагались конюшня, хлев, амбар и мастерские.
Лесли в этом поселке была гостьей желанной, ее приход был событием и праздником. Пока она шла по улице, ее несколько раз окликали, здоровались. Из одного окна высунулась пожилая женщина, спросила, принесла ли она шелковые нитки — Лесли ответила, что принесла.
