не должно было быть.
- Ценой его смерти.
- Цена - вот. - Она взглядом показала на стены, на окно, на небо за окном..
- Это только гипотеза. Он мог создать бесконечное число других вселенных. В струнной теории...
- Нет, Джерри создал наш мир и стал Богом.
- Ты в это веришь?
- Да, - твердо сказала она.
- Вера и наука, - тихо произнес Розенфельд, - две вещи несовместные.
Он больше не мог ее слышать. Он больше не мог на нее смотреть. Человек не таков, каким мы его видим. Человек таков, каким мы его ощущаем.
Розенфельд поднялся и закинул за спину рюкзак.
Пазл сложился в последний раз. Правильный? Он думал, что - да. Был ли уверен? Он надеялся, что - нет.
Мисс Бохен пила кофе мелкими глотками, и Розенфельду больше всего сейчас хотелось положить ей голову на колени и застыть в этой позе навеки.
Он повернулся и пошел к выходу на посадку, ворота В, стойка 9.
***
Она позвонила, когда он сидел в кресле у окна и смотрел на запад, где струился закат, над которым черной стеной висели тучи, не позволяя появиться звездам. Впрочем, за толстым стеклом Розенфельд все равно не увидел бы ни одной звезды.
- Джерри никогда не признали бы при жизни, - сказала она. - А теперь на него молятся.
Розенфельд прервал связь. Он хотел быть с этой женщиной. Он представлял, как они могли бы сидеть вечерами на его диване в его квартире в его городе на его планете в его вселенной. Он рассказывал бы ей, как прошел день, она смотрела бы ему в глаза, и он знал бы, что готов сделать для нее все.
Самолет вздрогнул и медленно пополз по рулежной дорожке.
"Это можно сделать только один раз".
"Вселенная возникла из ничего. Не одна - бесконечное множество"...
"Струны - всего лишь математика".
Струны, частицы, вакуум, инфляция, Большой взрыв, плазма, квазары, галактики...
Мы.
"Маленький шаг человека - огромный шаг человечества".
Сердце.
"Сделай это, Джерри!"
"Ибо прах ты и в прах возвратишься..."
***
- Как провел отпуск? - с ехидцей спросил Сильверберг, когда Бен принес заказ: бифштекс с кровью старшему инспектору и яичницу с беконом - эксперту.
- Твоими молитвами, - буркнул Розенфельд, отодвигая вилку. Есть не хотелось.
- Что с экспертизой по делу Мильстрона? - поинтересовался Сильверберг, переводя разговор.
- Заключение в твоем компьютере, - сказал Розенфельд, думая о своем. - Мог бы проверить, прежде чем отправиться на ланч.
- Отлично, Арик!
Сильверберг отложил вилку.
- А то дело? - спросил он. - Ну... Со смертью математика... как его...
- Бохен. Джеремия Бохен.
- Да. Это была естественная смерть?
Розенфельд поднял взгляд.
- Ты...
- Я позвонил в полицию Принстона и задал пару вопросов. По моей просьбе детектив Моррисон позвонил в клинику, где умер Бохен, и задал пару вопросов. Все можно было узнать, не устраивая себе отпуск посреди рабочей недели.
- Наверно, - вяло согласился Розенфельд.
- Зря съездил? - сочувственно спросил старший инспектор.
- Знаешь, Стив, - сказал Розенфельд, - я возьму еще неделю отпуска.
И, опережая вопрос, продолжил:
- Нет, в Принстоне мне больше делать нечего. В Лос-Анджелес.
Сильверберг не донес до рта вилку.
- Зачем?
- Могу я, наконец, отдохнуть? - рассердился Розенфельд. - Я восемь лет не был в отпуске!
Кирилл Берендеев
НЕМЕЦКИЙ ДОКТОР
- Доктор Пауль, доброе утро! Меня мама прислала, это вам к празднику, - и видя растерянность на лице мужчины в летах, прибавила тут же: - Как же, послезавтра Непорочное зачатие. - и чуть тише: - Жаль вы в собор наш не ходите. А там так уютно, тепло...
- Моника...
- Да, доктор Пауль?
Он улыбнулся, не мог иначе. Но тут же взял себя в руки. Принял корзинку с кукурузными лепешками - тортильями. В городке прекрасно знали, доктор по-прежнему непривычен к острой кухне, а потому при всяком удобном случае подносили, как сейчас, мать Моники, те блюда, что годны и девятилетней девочке. Как сама дарительница. Тортильи традиционно выпекают с перцем чили, но ведь можно и с вкусной томатной сальсой.
- Спасибо, Моника, передавай маме мои благодарности.
- Корзинку возвращать не надо, вдруг вам пригодится. Для пикника, - что это такое, поселенцы больше знали из телевизора, нежели откуда-то еще. Ах да, из рассказов самого доктора о студенческих временах.
- Подожди, - он едва успел поймать бойкую шалунью. - Ты мне нужна. Если не трудно, на пять минут.
- Опять кровь? - девчушка сделала круглые глаза.
- Да, это важно.
- Но вы же в прошлом месяце...
- Уже три месяца назад, - для детей время летит, как разжимающаяся пружина. Это ему оно видится почти вечным, легко вспоминаемым. Шутка сказать, Ашенвальд, сроду не обладая шахматной памятью, мог рассказать едва ли не о каждом дне, проведенном здесь, на чужбине. Как прибыл в Аргентину, как искал место, сперва в Буэнос-Айресе, потом в городах поменьше, а после, волею случая, отправился едва не на самый юг страны, в пригород Росона, столицы провинции. Как обустраивался, налаживал быт и контакты с аборигенами, привыкал к их культуре, языку, образу жизни... ко всему. Особенно к прямо противоположному времени года. И к тому, что здесь, возле океана, не бывает зимы; в июле случаются похолодания до нуля, когда траву прибивает морозцем, но снег... нет, его можно увидеть только на самой окраине гор. Жители побогаче иногда ездят туда, на те самые пикники. Или еще дальше на юг, в Ушуаю. Натурально, на край света.
Он помолчал и прибавил:
- Если ты не против, конечно.
- А брат? - сделала последнюю попытку Моника. Ашенвальд покачал головой:
- Ты же знаешь, какой Рауль капризный.
- Все я, все я, - со вздохом произнесла она, поджав губки, точно столичная сеньора. - Давайте, пытайте, раз надо.
Он быстро заполнил маленький шприц, напоследок попросил встать на весы, заметив при этом, что она худышка для своих лет. На что Моника тут же возмутилась:
- А как же танго? Меня ни в одну школу не возьмут, - и еще раз попрощавшись, уже с улицы пожелала счастливого праздника. И спасибо от мамы.
Ашенвальд закрыл дверь и позвал ассистента. Франц Пашке, молодой крепкий парень с
