В промежутках между работой и бессистемным, случайным сном подолгу стоял у окна в астрономический отсек. До боли сдавливал пальцами виски.
Отходя от окна, включал на полную мощность динамиков какую-нибудь музыку и как пьяный ничком лежал на широком гамаке амортизатора.
Резь в затылке и позвоночнике началась после одного из таких приступов.
Это была очень сильная боль — внезапная, будто удар ножом. Она длилась несколько секунд, а потом угасла. Но не полностью.
Примерно два часа спустя резь повторилась. Во время подготовки последнего кодированного сообщения на Землю произошел второй приступ. Он был не столь болезнен, как первый, но след оставил более тяжелый.
После этого приступы стали повторяться часто.
Алексей, как и всякий астронавигатор, был немного врачом. Во всяком случае, основы общей и космической медицины он знал. Но симптомы недуга выглядели необычно. Не сумев поставить себе диагноза, он перепробовал наугад несколько средств из бортовой аптеки — против нервного истощения, против лучевого поражения, даже против желудочных нарушений.
Облегчения не приходило. Но, самое страшное, это его не удручало.
Апатия плотнее и плотнее обволакивала сознание.
Был случай, когда, передвигая рычаг энергоснабжения, он разбил на пульте глазок индикатора.
Однако ему и в голову не пришло заменить глазок.
К чему? Ведь это ничего не изменит.
В душу вползала покорность.
Не хотелось есть, не хотелось и заставлять себя есть. Часто охватывала сонливость.
В тягучем бессилии прошло двое или трое суток.
На двенадцатый после катастрофы день резь в спине усилилась. Алексей прилег на амортизатор и вскоре впал в забытье.
Сон был неспокойным. Опять приснилась Вера.
Сосредоточенная и серьезная, она сидела за аппаратом для чтения микрофильмов. Вдруг она посмотрела в упор на Алексея. Страх застыл в ег глазах, которые вдруг начали мертветь, делаться пустыми и расплывчатыми. Сверху поползли языки липкой мглы. Алексей почувствовал, что проваливается куда-то, что ему надо сейчас же, немедленно проснуться. Усилием воли он выбрался из цепких объятий сонного дурмана.
Проснулся с неописуемой резью в позвоночнике.
Всего его крутило и крючило. Это был новый, неведомый приступ, куда более тяжелый, чем прежние. Он бушевал полчаса, оставив в верхней части спины острую пульсирующую боль.
Настал критический момент.
Гибель жены, физическая мука, невыразимая безысходность космического одиночества смешались воедино, превратились в общее нестерпимое страдание. Алексей отчетливо ощутил, как близок он к полному отупению, сумасшествию и гибели. Мотая головой, стряхивая с себя безумие и смерть, он издал вопль: «Не потерять себя! Не потерять себя! А-а-а…» Снова и снова метался в металлической скорлупке корабля исступленный крик человека.
Исстрадавшийся организм входил в новое состояние. Отупение и отчаяние уступали место какомуто подобию спокойствия. Возвращавшаяся воля рождала решимость.
Алексей быстрыми шагами мерял тесное пространство. Два шага к пульту, два шага к амортизатору. Еще раз, еще раз. Шаги твердели.
Вслух громко начал говорить сам с собой: «Не смей терять себя, не смей терять цель. Человек — это цель…» Говорить не переставая! Заполнить собственным голосом эту сводящую с ума тишину…
«…Человек — это цель. Не следствие, а причина, Не почему, а для чего. Жить надо не почему-то, а для чего-то. Ты заболел, но ты обязан выдержать остаток пути… Надо работать. Без конца работать. Восстановить жизненный ритм и режим… Сейчас ты будешь есть…» Он обращался к себе тоном приказания. Его "я" разделилось на две части — приказывающую и выполняющую.
Открыл кухонную нишу. Включил плиту. Дрожащими руками приготовил чашку бульона, разломал на куски хлебец. Давясь, преодолевая тошноту, съел все это.
«Сейчас ты проверишь магнитный тормоз. Его пора включать».
В тесноте узкого кольцеобразного коридорчика машинного отделения трудно было повернуться. Снова заболела спина. Алексей чуть не потерял сознание и присел на корточки. Стиснув зубы, он довел до конца регулировку тормозной автоматики.
Выбрался наверх, в отсек. Отказал себе в передышке и сразу сел на выверку курса. Точно установив координаты «Дианы», включил тормоза.
Боль чуть ослабла.
Алексей снова начал говорить — громко, быстро, не слишком вдаваясь в смысл слов.
Мысли, которые он высказывал вслух, сводились к тому, что близок Малый Космос — солнечная система, что «Диана» начала снижать свою сказочную субсветовую скорость, что Солнце светит уже как звезда первой величины, «Надо менять календарь, — продолжал Алексей. — До финиша около десяти дней. Будешь считать с конца — десятый, девятый, восьмой… Все время будешь работать…» Чтобы плотнее занять время, Алексей выдумал дополнительные дела: профилактический ремонт двигателей, двойной контроль курса. Подготовил аппаратуру для двусторонней связи с Землей.
Включил радиопеленг и приемник. Пока динамики молчали, но не сегодня-завтра до «Дианы» мог уже дойти голос приближающейся родины.
В последнем кодированном сообщении на Землю Алексей особенно точно обрисовал картину движения звездолета. Если на Земле не забыли о «Диане», если там принято последнее сообщение, то скоро, очень скоро земными радиопеленгаторами будет засечен его пеленговый сигнал. А затем к звездолету будет послана первая направленная передача.
Тогда можно будет говорить с кем-то, с каким-то потомком, с гражданином родины, прожившей после него целое столетие. А пока надо было продолжать разговаривать с самим собой.
Тема
Нет, далеко не все свои мысли Алексей выговаривал вслух. Память о Вере была молчаливой и затаенной, так же как неутихающая боль в верху спины. Ничего не прошло. Изменилось лишь отношение к себе.
Алексей все время помнил, что астрономический отсек открыт, что перед входом в солнечную систему его необходимо закрыть. Иначе в отсек попадет пыль, а при влете в земную атмосферу — горячий воздух.
Закрывать отсек придется снаружи, и для этого нужно снова выбраться в космос. Сделать это надо незамедлительно. В последующие дни будет много дел, связанных с посадкой. Кроме того, Алексей знал, что он очень возбужден, и хотел воспользоваться этим преимуществом, которое могло оказаться временным. Он чувствовал, как в глубине организма, где-то под броней наигранной бодрости, копится его непонятная болезнь.
Казалось бы, выход в космос не выглядел чрезмерно трудной задачей. Алексей это делал много раз. Тревога его была вызвана не логически осознанной опасностью, а, скорее, обостренным подсознательным инстинктом самосохранения, темным предчувствием чего-то недоброго, ждущего его за бортом звездолета.
