— Ну, как бы тебе объяснить. У старых моделей есть такая проблема. Зацикливание памяти. Новые роботы лишены такой проблемы. А старые… В общем система дает сбой, и операции памяти начинают повторяться многократно, образуя цикл. Я могу только стереть память Минора, м его придется обучать заново. Считай, что у тебя появится новый пес.
Стереть память? Это звучало как приговор. Новый пес? Но я не хочу нового. Я хочу Минора. С его памятью. Она хранит так много событий, которые важны для нас двоих.
— Ты хочешь сказать, что он ничего не будет помнить? Ничего, даже меня?
Николай кивнул головой. Для меня это звучало ужасно. Минор, мой Минор. Как же я хочу, чтобы ты был сейчас со мной. Но вместо этого он лежит в руках Николая, и в голове у него какой-то цикл.
— Постой, Николай. Ты говорил про цикл. Цикл памяти. Что это значит?
— Система считывает все события с самого начала своего появления и до момента поломки. И так бесконечное количество раз.
— То есть Минор видит свое прошлое? Мой вопрос, видимо, поставил Николай в тупик.
— Эээ…ммм…Ну можно и так сказать, — сказал он неуверенно, — Хотя не знаю, это же робот, а не человек.
— Ну ты же сам сказал, что система там что-то зациклила. Значит Минор видит прошлое. Наше прошлое. Ну, я же правильно тебя поняла?
Николай глубоко вздохнул. Нам было сложно понять друг друга. Хотя мы пытались. Пытались понять.
— Знаешь, Елика. Я никогда еще не видел, чтобы кто-то считал своего робота настолько человечным. Это странно. Но это так…Так …Даже не знаю как выразить.
Я молчала. Молчала и смотрела на Николая. Мне хотелось одного: чтобы он мне объяснил, что с моим Минором.
— Я попробую объяснить. Я когда-то где-то слышал одну теорию о человеческой смерти. Мол, люди, когда умирают, видят свою жизнь с самого начала. С момента рождения. Они как будто проживают ее заново. Причем именно проживают, а не просматривают ее. А когда умирают, все начинается снова. Они снова живут своей жизнью. И так бесконечно. То есть смерти как таковой нет. И мы не знаем, живем ли мы сейчас по-настоящему или мы уже раз прожили, и теперь все предрешено и мы ее только проживаем ее в очередной раз. Интересная теория. Хотя маловероятная, наверное. Так вот твой Минор он также проживает свою жизнь. Хотя можно ли так сказать про робота, я не уверен.
Я была в шоке. Со мной ли все это? Очень похоже на сон. Какая-то смерть, какая-то теория. Мой Минор. Зацикливание. Я чувствую, как слеза катится по моей щеке. Минор, как же ты мне сейчас нужен.
— Елика, Елика. Ну что ты, не надо плакать, — Николай опешил от моих слез, — Я сейчас все сделаю, и у тебя опять будет Минор. Будет с тобой. Придется его научить заново многому, но все будет хорошо. Но я уже решила что будет. Что будет с Минором.
— Нет, Николай. Не надо. Минор…Я хочу, чтобы все оставалось, так как есть. Эти воспоминания… Я никогда не смогу забыть. И не хочу, чтобы он забывал. Я буду заряжать его каждый день. Пусть в его голове крутиться этот цикл постоянно. Ведь это, наверное, так здорово.
Я посмотрела на Минора. Он все также безжизненно лежал на руках у Николая. Интересно, какой момент жизни он видит сейчас?
***
Прошел уже месяц со времени моего знакомства с Николаем. Мы гуляли с ним по парку Победы. Эта была уже не первая наша встреча с тех пор. Николай оказался очень добрым и чутким, и не бросил меня, когда мне было плохо. Он всячески старался меня отвлечь: водил на прогулки по городу. Мне нравится гулять с ним. Я никогда вот так ни с кем не гуляла. Вот так вот просто так. Просто ходить и разговаривать обо всем. Оказывается это очень интересно.
Николай милый. Он меня понимает. А еще очень смешной. Правда юмор во многом связан с роботами, и я не все понимаю. Но все равно мне смешно. И я смеюсь. И Николай смеется. У него вообще очень красивая улыбка.
— Ну как там поживает Минор?
— Да все также. А как он может поживать? Стоит на полке, смотрит свои сны.
— Елика, может, когда-нибудь ты его и отпустишь?
— Может…когда-нибудь и отпущу.
С Николаем я чувствую себя в безопасности. Также я чувствовала себя с Минором. Я знаю: что Николай меня защитит. Правда, никто еще не нападал. Но я знаю. Не потому что он так запрограммирован….
— Елика, а хочешь, я подарю тебе нового робота-пса? Ну, или робота-кота, например?
— Нет, не надо. Лучше будь со мной. Просто будь со мной. Не надо никаких роботов. Николай посмотрел мне в глаза, на его ресницах блестели слезинки.
— Буду.
Яскевич Валентин
Перед завтра (215)
Гости разошлись. Валентин Альбертович уже подумывал, как бы изобразить приступ или ещё что, но они ушли сами, догадавшись, должно быть, что нельзя чрезмерно утомлять стодвухлетнего старца.
Раб Никита закрыл входную дверь, молча принёс диагност и прицепил присоски на штатные места. Прибор пищал. Через пять минут Раб Никита отцепил датчики и, прошептав: «Всё в порядке, играйте в прятки», ушёл.
Старик, поскуливая, выбрался из кресла-каталки. Он всегда старался побольше ходить, через боль, ломоту, слабость, лень. Прошёлся по комнате, заглянул в зеркало. Внешне Валентин Альбертович выглядел неплохо, даже моложаво, лет на семьдесят от силы. Внутренне он тоже был не старше, ежедневные двухчасовые процедуры позволяли сносно тянуть время.
«Боюсь. Я не трус, но я боюсь. Жуткий Бокс, я загнал в него несколько тысяч дедов, таких же как сам. А теперь трушу уйти за ними. Чего мне, спрашивается, бояться? Я ведь помру в любой момент и так, мне сто два года, страх подумать!»
Он добрёл до стола, заваленного подарками и адресами, взял наугад, начал читать золотые буквы: «Учителю и товарищу…»
Старик вздохнул. Учителем его стали называть давно, но он не припоминал, чтобы кого-нибудь направленно учил. Он работал, у него были коллеги, они вместе делали то, что следовало, к чему они стремились. Он считал, и никогда этого не скрывал, что в большей степени учится у своих молодых сотрудников, чем учит сам. И стеснялся, когда его называли учителем.
Разумеется, он был неправ. Он создал Единую теорию, сам, давно и многие годы пытался её «пробить», но получилось, когда он совсем отчаялся и махнул на всё рукой, сказав: «Не хотите – не надо. Я знаю, мне достаточно.» Тут-то случай и подвернулся.
Заявить о себе оказалось куда проще, чем отстоять Теорию. Валентин Альбертович до сих пор с содроганием вспоминал, как лежал в съёмной квартирке на окраине Москвы, полностью деморализованный и пьяный, и думал: «Да гори вы все синим пламенем с вашей наукой!»
Накал дискуссий с физиками-теоретиками был такой, что однажды, поздним вечером, его подкараулили четверо и принялись убивать. Сбили с ног и пинали с хеканьем твёрдыми ботинками, пытаясь попасть в голову. Опыт хулиганской юности спас его тогда, опыт да волшебное появление патруля, который прекратил безобразие, а одного злоумышленника задержал. Дело получило широкую огласку, оно было гнусным и грязным, злодеи оказались студентами знаменитого вуза, науськанными своим научным руководителем. Историю замяли с огромным трудом, Валентин Альбертович сам приложил немалые к этому усилия.
