Исполин ласково шепчет мне: «На, на» и вновь суёт в мой рот что-то тёплое и мягкое. Неожиданно для самого себя я пытаюсь сосать эту штуку и… из неё начинает вытекать тёплая сладковатая жидкость.
И тут я внезапно понял, что это такое у меня во рту. Да ведь это же женская грудь! И течёт из неё молоко. А исполин… да никакой это не исполин. Это обычная женщина. Она лишь кажется мне исполином. Потому, что это я — кроха.
Вовсе меня не связали. Меня запеленали. Женщина в свободном халате сидит на кровати и держит меня на руках. Это что, выходит, что я теперь — младенец? А кто я? Взглянув на лицо кормящей меня женщины, я убедился в том, что она мне совершенно не знакома. Это не моя мать. Либо, если это мать, то, значит, я — это не я.
Вот так вот. Я умер? Возрождение души в новом теле? Читал я про такое, читал. Но отчего сохранилась память? Я помню всю свою прошлую жизнь. А, может быть, все младенцы помнят свою прошлую жизнь и лишь потом память постепенно стирается? Ведь младенец не может никому рассказать о своих знаниях. Либо так, либо… кто-то что-то напутал в Небесной Канцелярии.
И всё-таки это я или не я? Меня отбросило в своё собственное тело младенца или это тело не моё? Путешествие во времени невозможно? Ну, я думаю, для Него, для Того, кто управляет процедурой перерождения, и путешествие во времени может считаться вполне осуществимым.
Правда, эта женщина — не моя мать. Свою маму я бы узнал. Я её помню. Хотя тут тоже возможны варианты. Я помню, у неё были какие-то проблемы с молоком. Она рассказывала мне. Быть может, меня временно передали какой-то другой женщине, чтобы накормить?
Обдумывая всё это, я машинально продолжал сосать грудь. Молоко довольно вкусное, мне нравится. И это хорошо, что нравится. Другой пищи я не получу ещё очень долго. О мясе, по крайней мере, ближайшую пару лет можно и не мечтать.
Я наелся. Больше не хочу есть. Зато сильно хочу спать. Лежать на маминых руках, уткнувшись носом в её грудь, оказалось очень приятно. Мне тепло и уютно. Ой! А теперь ещё и мокро. Как-то неожиданно из меня потекло, я даже и среагировать не успел. Впрочем, что бы я мог сделать? Всё равно пришлось бы гадить в памперс.
Или не в памперс? Вроде бы он впитывать влагу в себя должен. А мне мокро. Мне не надели памперс? Женщина слишком бедна и не может их себе позволить? Возможно. А возможно, их тут и нет. Если это тело — моё собственное, то отсутствие памперса объяснимо. Во времена моего младенчества их ещё не придумали. В СССР, по крайней мере, памперсов точно не было.
Я отвалился от груди и немного похныкал. Женщина поняла меня верно. Она ощупала мою пелёнку, улыбнулась, встала и потащила меня к столу, переодевать. Довольная. Чему так радуется-то? Впрочем, я догадался. В моём возрасте тот факт, что я нагадил под себя, никого не огорчает. Наоборот, это свидетельствует о том, что ребёнок здоров и что у него нормальное пищеварение.
С меня сняли мокрые тряпки, помыли меня тёплой водой и вновь туго запеленали в сухое, примотав мне руки к туловищу. Последнее мне не слишком понравилось, но возразить я, понятно, не мог.
Пока меня переодевали, женщина тихо разговаривала со мной. По-русски разговаривала. Я у неё был и зайкой, и пупсиком, и рыбкой, и котёнком. Раз женщина чисто говорит по-русски, может, это всё же моё тело? Но где тогда мама?
В комнате кроме накормившей меня женщины и, собственно, меня, есть ещё двое. Спящий в детской кроватке свёрток и светловолосая женщина на взрослой кровати рядом. Но эта женщина тоже не моя мать.
Пока мы копошились с моим мытьём и переодеванием, эта женщина проснулась, потянулась и села на своей кровати. Посмотрела, как меня обматывают пелёнками, и сказала:
— Ну как, покормила?
— Угу.
— Нормально всё?
— Да, хорошо покушали, покакали, а сейчас пойдём баиньки? Да, зайка? Сейчас оденемся и будем спать. И мама поспит.
— А мой всё дрыхнет. Весь в отца, такой же соня.
— Ничего, проголодается — сам проснётся.
— Лен, ты как назвать думаешь? Я своего Мишкой назову.
— Не знаю ещё. С мужем надо посоветоваться, чего он скажет. Мы имя не обсуждали ещё.
— А сама-то как хотела бы назвать?
— Ну… Надо подумать. А вообще, мне имя «Наташа» нравится. Наверное, так и назовём.
Упс. Вот теперь уже точно понятно, что это не моё тело. Оказывается, я теперь девчонка…
Жизнь младенца невероятно скучна и однообразна. Я ем и сплю. Сплю и ем. Если я не ем — значит, я сплю. Если я проснулся — значит, мне пора есть. К счастью, хоть бессонницей я теперь совершенно не страдаю. Спать хочется почти постоянно. И никакой внешний шум не отвлекает. Теперь я могу спать даже рядом с работающим экскаватором (проверено). Разбудить меня может только чувство голода.
Из всех развлечений у меня есть лишь две висящие над моей кроваткой яркие разноцветные птички, на которых можно смотреть, и также разноцветные деревянные шарики на моей коляске. В отличие от птичек, шарики можно не только смотреть, но и трогать руками. Впрочем, ни птички, ни шарики мне совершенно не интересны. Ведь младенец я лишь внешне.
По допотопному виду своей коляски и полному отсутствию памперсов я сразу понял, что оказался в прошлом. По-видимому, меня отбросило по моей собственной исторической линии. Во всяком случае, никаких расхождений с известной мне историей я не замечал.
Я внимательно слушал разговоры взрослых и выяснил, что здесь тоже была Великая Отечественная Война, на которой, как выяснилось, погибли оба моих деда. Сейчас у власти находился Хрущёв, и недавно была проведена денежная реформа. Настолько недавно, что люди часто называли деньги «новыми». Это позволило мне точно установить год моей «заброски». Сейчас тут 1961 год.
Моя мама торжественно отмечала каждый прошедший после моего рождения месяц. Сравнив её слова с висящим на стене отрывным календарём, я узнал и точную дату своего рождения. Я родился 31 декабря 1960 года и совершенно неожиданно оказался прославлен на весь Союз.
Дело в том, что по официальным данным я стал самым последним в СССР ребёнком, рождённым в первые 60 лет двадцатого века. А, возможно, и последним в мире. Ведь родился я в 23 часа и 59 минут. Конкурировать в этом вопросе со мной могли очень немногие.
Разумеется, в более западных областях дети рождались 31 декабря и после меня. Но, считая по местному времени, я был последним. Об этом даже газета «Правда» написала. Пусть и на последней странице, но так ведь это «Правда»! Отец однажды ворвался в нашу комнату чуть не бегом. Маму испугал. Трясёт газетой в руке, а сам кричит: «Ленка, про нашу Наташку в газете написали!»
