Помнишь, летом мы пробирались с тобой через лесную чащу, а потом вдруг, не сговариваясь, остановились, вслушиваясь в непривычную, неправдоподобную тишину. Где- то ухнула незнакомая птица, потом что-то забулькало, прокурлыкало и снова затихло. Я посмотрела на тебя и рассмеялась. У тебя был такой забавный вид – ты даже рот открыл.
Правда, Костя, до этой поездки мы считали себя порядочными шалопаями, а оказалось, что мы настоящие ребята: сколько было концертов, репетиций, нервотрепки, а мы ничего, держались молодцами.
А помнишь, ночью мы шли босиком по тропинке через рожь? Земля была теплая – теплая. И все вокруг было залито лунным светом. Даже дурачиться не хотелось. В избе, где мы ночевали, горела керосиновая лампа, на стенах шевелились наши длинные причудливые тени. Это было так чудно, непривычно! А каким вкусным был ломоть ржаного хлеба с холодным молоком!
Послушай-ка, Костя, что ты имел тогда в виду, когда мы с тобой набрели на древнюю, вросшую в землю церквушку, прямо из купола которой росли березки, и ты сказал какие-то странные слова? Сама не знаю почему, они врезались мне в память. «Всегда бы смотреть в твое небо, знать, что все хорошо и нет никаких печалей».
Ну, кончаю. Можешь облегченно вздохнуть. Только, чур, как всегда, молчок.
Жму твою боксерскую лапку. Надо еще Катьке начеркать.
Джульетта.
Р. S. Кстати, пришли мне песню, которую ты тогда исполнял. Она мне очень нравится».
Рваные серые тучи, похожие на линяющих зайцев, неслись над улицей, едва не задевая крыши. Дома как будто пригнулись, сжались от холода. Ветер гнал по затвердевшей земле листья, обжигал лицо, ерошил волосы на непокрытой голове.
Роман нагнулся. В руке заметался красно – желтый осенний букетик. Сунул листья в портфель. Подумать только, какие нежности! Листья. Надо же… И он становится таким, как Фантазерка. Подсовывала ему разные цветочки. Всегда что-нибудь придумывала.
У него – то к ней ничего не было – это точно. Но ведь и у нее не было ничего. Напоследок даже улыбнулась, словно бы он ненормальный и ей стыдно за него: «Подлец ты! Была бы я парнем, влепила бы тебе…» Ладно. Успокойся. Была бы ты парнем…
Мощный подъемный кран рядом со школой высоко в небо взметнул голову на длинной шее-стреле, будто хотел железными челюстями ухватить край тучи.
Мальчишки обгоняют Романа, размахивают портфелями, толкаются, спорят. Первая неделя в новой школе. Здесь все почему-то кажется чужим и даже враждебным.
– Эй, новенький! – Рядом паренек из их класса, зубастый, рот в улыбке, румянец во всю щеку. – Тебя Гостев, кажется?
– Гастев…
– Здорово. Юрка Черникин. Уроки выучил? А то классный руководитель – знаешь, мымра такая с бесцветными глазами – выставляет по одному к доске и по полчаса издевается. Скандалейшн, не человек. Все кишки может выпустить. Специально проверяли: после ее урока каждый из нас в среднем худеет на килограмм живого веса. Веришь?
Вот болтун привязался. У Романа непроницаемое лицо. В ответ ни «да», ни «нет». Ни улыбки, ни звука. Черникин понял, замолчал. У раздевалки отошел разочарованный.
Первый урок – литература. Марианна в настроении. В глазах светится радость. Не может скрыть. Покусывает губы, подавляет улыбку. И все оживились, задвигались. Обрадовались, черти. Почувствовали. Бросила на стол коричневую кожаную папку.
– Здравствуйте.
Обвела притихший класс взглядом, словно каждого приветила и с каждым поздоровалась в отдельности. И только сейчас увидела на своем столе примятый букетик желтых и красных листьев. И все увидели. Марианна засмеялась.
– Спасибо! Признавайтесь – кто?
Все молчали. У мальчишек в глазах сомнение: «Эка невидаль – листья»; у девчонок – полное понимание: «Здорово!»
«Чего радуется? – думал Роман. – Просто так, взял и положил, без всякого умысла. Кажется, не знал даже, что будет ее урок. Как некоторые любят придавать значение пустякам!»
Чугунов не спеша, уверенно отвечает. Закончил. В классе сразу же гул. Выясняется личное отношение к проблеме. Так уж заведено на литературе. Не уроки, а настоящий дискуссионный клуб.
Глаза учительницы останавливаются на Романе.
– Вы уже изучали творчество Горького?
– Да, эту тему мы проходили.
Уверенно вышел к столу. Уверенно заговорил. Десятки внимательных взглядов взяли его под прицел. Первый ответ. Отвечал бойко, складно, с независимым видом, как по – писаному. Слова прямо-таки отлетали от зубов. Бог с ним, с личным мнением Чугунова. Он и не вспомнил о нем. Класс как-то поскучнел.
– Простите, а вы любите Алексея Максимовича Горького? – с сомнением спрашивает Марианна.
Как будто речь идет об их общем знакомом. Раскрыл глаза в деланном изумлении:
– А какое это имеет значение?
Марианна нахмурилась.
– Ну что ж. Садитесь. Тройка. В ответе все чужое, ничего своего. Литературу нельзя зубрить. Чугунову «пять».
Вот так срезала! В классе задвигались. Поделом новенькому. Не дери носа. Ай да молодец Марианна! Знай наших.
Ни один мускул не дрогнул на лице Романа. Пожалуйста, как будет вам угодно. Словно не ему, а самой себе она выставила тройку.
На уроке физики учительница обидела Табакова. Роман проникся к нему сочувствием. Вызвала – он замялся, смутился.
– Я не выучил, Калерия Иосифовна. Не успел.
Не хотелось Косте получать двойку. Но и выпрашивать прощения тоже не хотелось, хотя причина у него была вполне уважительная: посылали несколько человек на картошку.
– Почему?
– На картошку посылали, Калерия Иосифовна.
Но Мымру не проведешь – не верит. На круглом, как лепешка, лице недоверчивость.
– На картошку, говоришь? А кто подтвердит?
– Он был, был, был… – Все враз загалдели.
Мымра в замешательстве задумалась. И все равно не простила. Верх взяли высшие педагогические соображения. Так сказать, интересы дела. Уступка могла бы стать для разгильдяев поводом. А посему…
– Двойка, Табаков… (Клац, клац, как большими ножницами отрезала кусок жести.) Не верю, что не смог найти время. Не захотел.
Костя торопится в сторону центра. Собирался заглянуть в магазин радиотоваров. Понадобился пустяк – предохранитель. Сегодня репортаж о хоккейном матче. Миновал широкие застекленные окна кафе. Там за столиками глазастые девицы с коленками наружу тянули через длинные соломинки оранжевые коктейли.
– Табаков!
Остановился. Обернулся. К нему подходил Гастев.
– Привет! – Улыбка согрела лицо Романа. – Куда топаешь? Пойдем ко мне, – предложил он, стараясь наступать утконосыми туфлями на тонкие белые змейки снега, которые ветер вытягивал по асфальту. – Пойдем, Табаков, ко мне. Послушаешь новые ленты. Сыграю тебе все, что захочешь.
