Ознакомительная версия.
Лицо Аттии пылало, руки дрожали.
— Да, — выдохнула она.
Зрители ошеломлённо молчали.
Чародей смотрел ей в глаза, проникая в самые глубины души, и она поймала себя на том, что не в силах отвернуться. С ним что-то происходило, что-то странное появилось в его лице, в глубине его глаз. На его плаще поблёскивали крохотные искорки. Перчатка казалась ледяной.
— Звёзды, — задыхаясь, молвил он. — Я вижу звёзды. Под ними раскинулся золотой дворец, в окнах которого горят свечи. Я вижу всё это сквозь замочную скважину в тёмной двери. Это очень, очень далеко. Это Снаружи.
Аттия потрясённо уставилась на него, не в силах пошевелиться, хотя пожатие его руки причиняло боль.
— Есть путь Наружу, — едва слышным шёпотом продолжал он. — Замочная скважина крохотная, меньше атома. И её охраняют орёл и лебедь, простирая над ней свои крыла.
Хватит, надо разрушить эти чары! Аттия с трудом отвела взгляд.
По другую сторону арены собрались члены труппы: укротитель медведя, жонглёры, танцоры. Они стояли так же тихо, как и остальные зрители.
— Мастер, — пробормотала она.
Его веки затрепетали.
— Ты ищешь сапиента, который покажет тебе путь Наружу. Я тот, кто тебе нужен, — сказал он и резко повернул к толпе. — Путь, которым прошёл Сапфик, лежит через Дверь Смерти. — Голос его постепенно набирал силу. — Я отведу туда эту девушку и верну обратно.
Толпа взорвалась криками. Чародей за руку повёл Аттию в центр задымлённой арены, где, освещаемый единственным факелом, стоял топчан. Маг жестом велел ей лечь.
Ноги её подкосились, и она упала на топчан.
В толпе раздался крик, но тут же затих под сердитое шиканье.
Люди подались вперёд, обдавая Аттию жаром и запахом пота.
Чародей воздел к потолку затянутую в перчатку длань.
— Смерть, — возгласил он. — Мы боимся её. Мы всеми силами её избегаем. И всё же Смерть — это дверь, которая открывается в обе стороны. На ваших глазах умерший оживёт.
Вот ради чего она оказалась здесь. Аттия вцепилась пальцами в края жёсткого топчана.
— Узрите! — воскликнул Чародей.
Он повернулся, и зрители застонали, потому что в руке его был меч, соткавшийся из пустоты, вынутый из тьмы, как из ножен. Невероятно, но словно в ответ на его холодное голубое сияние, где-то высоко под невидимыми сводами Тюрьмы полыхнула молния.
Чародей возвёл глаза к потолку. Аттия моргнула.
Как издевательский смех, прогремел гром.
На мгновение все прислушались, напряжённо ожидая, что Инкарцерон начнёт действовать, дома рассыплются в прах, небеса обрушатся и пригвоздят людей к земле.
Но Тюрьма не стала вмешиваться.
— Отец мой Инкарцерон, — торопливо произнёс Чародей, — наблюдает и одобряет.
Он обмотал запястья Аттии цепями, которые свисали с краёв топчана. На её шею и талию легли два прочных ремня.
— Ни в коем случае не двигайся, — сказал маг, испытующе глядя ей в глаза. — Это чрезвычайно опасно.
Он повернулся к толпе и закричал:
— Узрите, люди! Я освобожу её. И приведу обратно.
Он поднял меч обеими руками, направив кончик лезвия ей в грудь.
Ей хотелось рвануться, закричать: «Нет!», но заледеневшее тело не слушалось, всё её внимание сосредоточилось на одной сверкающей, острой точке.
И прежде чем она успела вздохнуть, Чародей вонзил меч ей в сердце.
То была смерть.
Её тёплые, вязкие волны омыли Аттию, принеся с собой боль. Нечем дышать, слова застревают в горле. Да и нет их, этих слов.
А потом — чистота, глубина, как то синее небо, которое она видела Снаружи. И там были Финн и Клодия. Они сидели на золотых тронах и смотрели на неё.
Финн сказал: « Я не забыл тебя, Аттия. Я иду за тобой».
Ей удалось произнести лишь одно слово, и последнее, что она видела, было его потрясённое лицо.
И слово это было: «Лжец».
Она открыла глаза.
Ощущения возвращались к ней, словно откуда-то издалека; ревела и заходилась в экстазе толпа. Путы упали, Чародей помог ей подняться. Она опустила глаза и увидела, что кровь постепенно исчезает с её одежды, что лезвие меча чисто. Она глубоко вздохнула и обвела прояснившимся взором людей на крышах и в окнах домов, под навесами. Гремели несмолкающие аплодисменты, крики обожания и восхищения нарастали, как прилив.
Тёмный Чародей стиснул её локоть и заставил поклониться вместе с собой. Другая его рука вознесла над головами меч. Жонглёры и танцоры неустанно сновали в толпе, собирая монеты, сыплющиеся, словно падающие звёзды.
Когда всё закончилось, и зрители растеклись по коридорам, Аттия обнаружила, что стоит в углу площади, обхватив себя руками. В груди пульсировала боль. Несколько женщин, держа на руках больных детей, переминались под дверью, за которой скрылся Чародей.
Аттия медленно выдохнула. Дурацкие ощущения! Наверное, так себя чувствуют контуженные.
Быстро, пока никто не заметил, она нырнула под тент, пробежала мимо клетки с медведем, миновала платочный городок жонглёров. Один из них заметил её, но не двинулся с места, увлечённо жаря мясо на костре.
Аттия открыла маленькую дверь под нависающей крышей и проскользнула внутрь.
В помещении было темно.
Он сидел перед тусклым зеркалом, освещённым единственной оплывшей свечой, и, не оборачиваясь, взглянул на отражение вошедшей.
Она наблюдала, как он снимает парик, разматывает якобы отсутствующий палец, стирает с морщинистого лица грим и швыряет на пол потрёпанный плащ.
Потом он облокотился о столик и одарил её редкозубой улыбкой.
— Отличный спектакль, — сказал он.
— Я же говорила, что у меня получится, — кивнула она.
— Ладно, куколка, ты меня убедила. Эта работа твоя, если она тебе по-прежнему нужна.
Он засунул в рот комок кетта и начал жевать.
Аттия огляделась: Перчатки нигде не было видно.
— О да. Она мне нужна.
Ты предал меня, Инкарцерон.
Как мог ты позволить мне упасть?
Я сыном твоим считал себя.
Но ты лишь играл со мной.
Песни Сапфика
Финн сгрёб в охапку бумаги и запустил ими о стену. Полетевшая следом чернильница разбилась, и по стене плачущей звездой растеклось тёмное пятно.
— Сэр! — воскликнул мажордом. — Прошу вас!
Оставив его просьбу без внимания, Финн опрокинул стол. Тот грохнулся на бок, стопки бумаг и свитки разлетелись по комнате, тесёмки с печатями перепутались. Финн угрюмо направился к двери.
— Сэр, тут ещё по крайней мере шестнадцать…
Ознакомительная версия.
