Но тогда гадалка Алиса, еще только осваивающаяся в возрасте бабы-ягодки, напоминала дворового гитариста, пытающегося сыграть на трех привычных аккордах сразу все полюбившиеся мелодии - от «…сбил его товарищ Ли-си-цин» до «Она прошла как каравелла по зеленым волнам…».
Все ее тогдашние клиентки хотели одного: любви. Случалось, она раскладывала «Малую подкову» дюжину раз за день.
В те времена «Кельтский крест» с его судьбоносными ответами на важные вопросы и даром никому не был нужен. На глобальный вопрос «куда идти?» тогда отвечали очень локально - к любовнику. Это потом, когда Алисино КБ закрыли, а на его месте возвели нечто капиталистически-фаллическое, когда все прочие КБ и НИИ были распроданы или превращены в доходные дома, «куда идти?» вопрошали многие, пламенно глядя в пустоту перед собой.
Во времена развитого социализма я, Король Кубков, пользовался незаслуженно высокой популярностью - это роднило меня с музкомедией и болгарскими курортами. Каждый второй расклад Алиса делала на меня. По науке я назывался «сигнификатором». И хотя мужчины, как и женщины, подлежат влиянию четырех основных мастей статистически равномерно, распадаясь на четыре основных группы, по замечательной иронии судьбы советские труженицы именно во мне хотели видеть символическое воплощение своего возлюбленного.
- Он какой, ваш мужчина? - спрашивала клиентку Алиса, теребя свои массивные янтарные бусы, привезенные из прибалтийского отпуска.
- Ну… какой-какой… ласковый, - отвечала девушка из отдела кадров.
- Чувственный?
- Очень.
- Знак Зодиака его не знаете? Хотя бы день рождения?
- Только познакомились…
- Глаза голубые?
- Кажется.
- Ну… - с покорным вздохом резюмировала Алиса, - значит, будет Король Кубков.
Я ложился в верхний правый угол стола, а подо мной, на сияющих священным ужасом глазах девушки из отдела кадров, росла «Малая подкова». Она сулила вопрошающей служебный роман в крымском санатории, два аборта и перевод с повышением.
Реальные возлюбленные этих девушек - машинисток, инжене-рок, лаборанток - в жизни были либо королями мечей, либо королями динариев, изредка королями жезлов (правда, эта честолюбивая публика сторонилась всяческих КБ, как проказы). Но девушки не замечали как будто. Они хотели видеть своих мужчин поэтами, страдальцами и этакими универсальными леонардо-да-винчами. Последнее было ближе к правде, нежели первое и второе. Мужчины, на которых гадали кабэшные жизели (уж я-то знаю, ведь я ходил за этой информацией к Заоблачным Вратам!), были и впрямь многогранны, но лишь в сфере личного. Дома - поблекшая жена при упрямом чаде, в курортном городе - подруга-художница, на десять лет старше, в конторе - страстишка с химией и на каблуках. В поэзии они не смыслили дальше «все возрасты покорны», а если и страдали, так от простатита.
Внучку Алисы Егоровны звали Тата.
Ей было одиннадцать с половиной лет. Опасный возраст, когда в теле уже пробуждаются дурные репродуктивные соки, а ум и душа еще вовсю живут бесполой горней тишиной андерсеновских сказок и звериным озорством санных катаний с ледяной горы. Возраст, изрядно оскверненный писателем-бабочковедом и основанной им сектой литераторов-лолитописцев. К счастью, наша Тата была неним-фетна - не то чтобы совсем некрасива, но вовсе не отмечена печатью той особой, через старческие морщины и целлюлит пробивающейся прелести, которая уже в тринадцать-четырнадцать делает девочек капризными и блудливыми.
Лицо у Таты было широким, с чуть припухшими от застоя лимфы щеками и большим красным ртом, глаза же, напротив, были у нее небольшие, неопределенного какого-то грязно-серого цвета, взгляд чаще рассеянный или отсутствующий, речь медленная, грубоватая, по-мальчишески маловнятная. Славных русых кудряшек, абрикосового пушка на лядвеях и выразительных гримасок, вызывающих приток крови к пещеристым телам - всего этого за Татой не водилось. В общем, с точки зрения современных эстетов, второй сорт. Королеве Динариев, она самая дальнозоркая из четырех королев, было ясно: когда Тата вырастет, служить она будет Мужскому Богу, а вовсе не Великой Богине, что, впрочем, не помешает ей при желании выйти замуж и произвести одно-два чада.
Мы, плоский народец, познакомились с Татой одним зимним вечером.
Тата болела пневмонией, Тату лихорадило. Алиса, на попечении которой уже несколько лет находилась девочка, не знала, что предпринять, чтобы облегчить горящему тельцу его не в этой жизни заслуженные мучения. Тата отказывалась кушать, отказывалась разговаривать и, что самое вредное, не желала принимать лекарства. Только брыкалась под одеялом и жалобно подвывала. Бабушка уже почти согласилась с тем, что дитятко придется поместить в больницу - брыкание Таты она принимала за судороги. Чтобы поднять болящей настроение, был закуплен целый лоток киндер-яиц с игрушками внутри. Но, выковыряв из шоколадной скорлупы дурно отлитый из пластмассы трехколесный велосипед, фигурку рыцаря с копьем и пупырчатую жабу, Тата потеряла интерес к забаве, смахнула дребедень с одеяла на пол и громко, жалобно разревелась.
- Не хочу яйца! Хочу сейчас карты!
Ни слова не говоря, бабушка принесла Тате затрепанную колоду игральных карт, она осталась от первого мужа нашей патронессы, барабанщика военного оркестра.
- Не эти карты! А твои! Те, такие красивые! - приостановив рев, прогундосила девочка.
- Мои?
- Ну те, с которыми ты разговариваешь, когда гости приходят! Я видела!
- Мои тебе нельзя, - отрезала бабушка.
- Сейчас можно!
Помрачневшая Алиса проскрипела стареньким паркетом в направлении своей спальни. Вернулась уже с ларцом в руках. А внутри ларца, как уже было сказано, дожидались мы, плоский народ.
Это в грубоматериальном мире мы плоские, а в других слоях прозрачного торта Вселенной мы очень, очень многомерные. Впрочем, я повторяюсь… Для нашей патронессы доверить внучке свою заветную колоду означало пойти на подлинную жертву - она пребывала во власти предрассудка «одна колода - одна рука» (впрочем, как и все предрассудки, этот является таковым лишь отчасти). Алиса наивно полагала, что за всю двадцатилетнюю историю нашей с ней дружбы мы, арканы, бывали исключительно в ее руках.
На самом деле пальцы-чужаки оскверняли нас дважды - первым был проверяющий Тихон Модестович, седовласый кагэбэшник с грозно-костлявым лицом - Алиса еще не родилась, а он уже троцкистов чистил! Тихон Модестович обнаружил нас аккуратно завернутыми в линейчатый тетрадный лист на дне сейфа, который материально ответственная Алиса полагала своим персональным.
Второй раз случился, когда клиентка Алисы - помню, она гадала на наследство, - воспользовавшись неожиданной отлучкой гадалки по вызову начальства, пошла на поводу у деятельного бабского любопытства. Выхватила нас, оставленных без присмотра, из ларца и перещупала, а потом еще и надругалась - раскладывала нами, точнее, пыталась раскладывать, вульгарный пасьянс «Колодец».
