– Я могу посмотреть, конечно, – сказала Лайма и добавила: – Раз уж приехала.
Намек был понят, и Бредихин заговорил о дополнительной оплате: «Назовите цену, это не проблема. При вашей квалификации работа не отнимет много времени, запись не длинная, минут пять, только качество не очень, и могут возникнуть затруднения»…
– Покажите, – Лайма постаралась отрешиться от предчувствия и вообще от всего – ей трудно было в последние недели приводить себя в состояние, необходимое для работы. Ничего не видеть, только губы человека, только его мимику. Мимика помогала понять смысл произносимого и через смысл – находить точное слово. Бредихин что-то говорил, но звуки уже протекали мимо ее сознания, Лайма ощущала мешавшие ей взгляды и непроизвольно повела плечами, сбрасывая чужое внимание и влияние.
Картинка, возникшая на экране монитора, выглядела черно-белым кадром из фантастического фильма: на темном фоне довольно быстро вращалась планета. Не Земля, больше похоже на Марс с полярными шапками. Деталей Лайма рассмотреть не успела – изображение сменилось, появилась комната, низкий потолок, вдоль голых стен странные темные полосы, будто гигантские водоросли, на заднем плане то ли открытая дверь, похожая на переходной отсек Международной космической станции, то ли – если представить, что смотришь вниз, – глубокий колодец, где ничего нельзя разглядеть.
В поле зрения возник молодой мужчина в светлой рубашке с длинными рукавами и стоячим воротником, широкоскулый, темный, черноволосый, коротко стриженный…
– Господи… – пробормотала Лайма.
И стало темно.
* * *
Она открыла глаза и увидела склонившегося над ней Леонида.
– Вам, наверно, действительно противопоказана высота…
– Том, – сказала Лайма.
– Что?
– Том, – повторила она. – Вы должны были меня предупредить. Почему вы сразу не сказали, что у вас есть запись Тома?
– Простите? – Лайма узнала голос, Бредихин подошел, участливо посмотрел ей в глаза.
– Запись Тома. Вы должны были сказать.
– Том?
«Почему он переспрашивает? Он же все понимает, его взгляд говорит об этом».
– Когда вы снимали? – спросила она. – Где? Странная комната.
– Человек на экране… – понял, наконец, Бредихин. – Он похож на вашего знакомого?
– Это Том, – твердо сказала Лайма. – Том Калоха. Нечестно с вашей стороны…
– Мисс Тинсли, – в голосе русского появились металлические нотки, – вы, безусловно, ошибаетесь. Том Калоха, вы сказали? Я слышал об этой трагедии.
Леонид что-то тихо сказал, и Бредихин кивнул:
– Я понял. Сходство, конечно, да…
– Покажите, – потребовала Лайма. – Где бы вы это ни снимали, вы хотели мне это показать. Я хочу видеть, что говорит Том.
Леонид и Бредихин незаметно, как им, видимо, казалось, переглянулись.
На экране опять появилась планета, похожая и не похожая на Марс, а потом странная комната, справа вплыл Том, и Лайма рассмотрела то, чего не поняла в первый раз: по-видимому, комната находилась в невесомости, и Тому приходилось обеими руками держаться за небольшие поручни, чтобы оставаться в вертикальном положении.
Том много раз говорил, что в юные годы хотел стать астронавтом, но понимал, что это невозможно – у него не было образования, он не служил в авиации, с его профессией водителя в космосе делать было нечего. Может, это аттракцион? В Гонолулу много аттракционов. Но почему Том не рассказывал ей? И как запись оказалась у русских астрофизиков?
Том посмотрел Лайме в глаза, отчего у нее перехватило дыхание, и сказал ясно и четко, будто говорил вслух, а не шевелил губами, рождая звуки лишь в памяти Лаймы, запомнившей на всю жизнь его гулкий, будто из колодца, и немного хрипловатый голос:
– Мы понимаем, что помощи не дождемся. Кэп и Кабаяси, – Лайма увидела имена, но не была уверена, что поняла верно, – готовят корабль к консервации. Жизненное пространство схлопывается с расчетной скоростью, нам осталось…
Том оглянулся, и у Лаймы выступили на глазах слезы – она узнала стрижку, Том любил подбритый затылок, так было принято стричь голову у коренных гавайцев. Несколько раз Лайма по просьбе Тома подбривала ему затылок, вот точно так…
В темном круглом проеме возникло движение, и в комнату вплыл – как в репортажах с Международной космической станции – худой, будто шланг, афроамериканец, а может, коренной житель Африки, не написано же на нем, является ли он гражданином Соединенных Штатов. Странное телосложение для черного, Лайма встречала в жизни коренастых или высоких, но плотных – в общем, не таких.
Вошедший (вплывший) повис в кадре головой вниз и что-то сказал, Лайма не смогла разобрать – не привыкла читать, если говоривший находился в такой неудобной позе. Том взял вошедшего за локоть, и оба объединенными усилиями устроились, наконец, перед камерой. Вошедший произнес (может, повторил уже сказанное?):
– Вся документация по аварии… – он помедлил и продолжил: – по катастрофе, я не хочу использовать это слово, но так точнее… вся документация сконденсирована и… (Лайма не поняла слова). Сигнал передан, консервация завершена, мы прощаемся, энергии не хватит на еще один сеанс. Мы…
Он обнял Тома за плечи.
– Прощай, Минни, крошка моя, – сказал Том.
Минни?
– Почему Минни? – сказала Лайма.
Изображение на экране мигнуло, подернулось рябью, затуманилось и застыло. Тома было не узнать – нечеткая фигура на переднем плане, а рядом другая, длинная и, похоже, безголовая.
– Все, – сказал Бредихин и нажал несколько клавиш. На экране остались иконки Windows на фоне зеленого поля и мертво-голубого неба. – Вы сумели что-нибудь понять, мисс Тинсли?
– Почему Минни? – повторила Лайма. – Кто это – Минни?
– Простите? – не понял Бредихин. Леонид придвинул кресло и положил ладонь Лайме на руку, прикосновение было ей неприятно, она хотела сбросить чужую ладонь, но тело не повиновалось, только глаза и губы.
– Минни. У Тома не было знакомой женщины с таким именем.
– Вы сумели прочитать, что сказал этот человек?
– Том?
– Так его зовут? Он назвал себя?
– Зачем ему себя называть? Это Том Калоха, он…
Слезы подступили к горлу, и Лайма захлебнулась.
– Простите…
Сказала она это вслух? Подумала? Показала взглядом?
– Простите, – повторила она. – Меня нужно было подготовить. Это… так неожиданно.
– Подготовить, – повторил Бредихин. – Мы хотели… Собственно… – Пауза несколько секунд висела в воздухе, будто слова потеряли опору, но не могли растаять сразу. – Мисс Тинсли, вы хотите сказать, что знаете этого человека?
Пальцы слушались плохо, но Лайма все же сумела достать из кармашка на кофточке плотный бумажный квадратик, фотографию Тома, сделанную год назад для пропуска на телескоп Кека, куда он возил оборудование.
