Словом, Даров нас настроил эмоционально. Настолько эмоционально, что Грудзь на следующий же день запил. Конечно, он не так примитивно запил, как большинство. Грудзь красиво запил, интеллигентно. Он пил коньяк.
Я пришел к нему, как мы условились. У Симаковского была однокомнатная квартира убежденного холостяка. На стенах висели афиши цирковых представлений. Раньше Грудзь писал сценарии цирковых представлений, массовых гуляний и традиционных заплывов. А теперь его потянуло на физику.
– Ты слышал, старик, что сказал старик? – спросил Симаковский, наливая мне коньяк. – Служение людям! Это мы должны отразить.
– Давай отразим, – сказал я.
– Прием! – закричал Грудзь. – Главное – найти прием! Представь себе – мы пишем про фазотрон. Знаешь, кто его изобрел?
– Нет, – сказал я.
– Эх, ты! Физик… – сказал Симаковский. – Ну, ладно. Не будем про фазотрон. Будем сначала про эти… Маленькие такие…
– Электроны? – спросил я.
– Нет. Ква… ква… – заквакал Грудзь.
– Кванты, – догадался я. – А ты что, старик, их видел когда-нибудь? Почему ты решил, что они маленькие?
– По телевизору показывали, – сказал Симаковский. – Маленькие, круглые и светятся. На каждом крестик стоит.
– Это протоны, – с тоской сказал я.
– С тобой не договоришься! – закричал Симаковский. – Кто их изобрел?
– Планк, – сказал я, чтобы не запутывать Симаковского.
Симаковский задумался. Он пошевелил губами, произнося про себя трудную фамилию. Потом он хлопнул рукой по колену.
– Бланк! – сказал он. – У меня был друг Женя Бланк. Тоже головастый мужик. Мы с ним в Саратове устраивали гастроли львов. Понимаешь, полный стадион народу, и прямо на футбольное поле вертолет выгружает дюжину львов!.. Нет, шестерых. Все равно страшно. Дрессировщик запутался в веревочной лестнице, а львы побежали к трибунам. Так Женя Бланк встал грудью и, пока дрессировщик распутывался, гонял львов туда-сюда по площадке. Он был материально ответственный за мероприятие.
Симаковский рассказал до конца эпопею со львами, а заодно прихватил похождения Бланка в Казахстане с аттракционом «Гремучие змеи». Этот Бланк в самом деле был рисковым человеком.
– Давай, старик, начнем писать сценарий, – предложил я.
– Про что? – спросил Симаковский. – Тему выдвигай ты. Мне все равно. Только учти: служение людям… Кстати, ты как консультант будешь получать тридцать процентов.
– А сколько это в рублях? – спросил я.
– Договор заключат, тогда узнаешь, – сказал Симаковский. – А заключат его по готовому сценарию. Соображаешь? Времени у нас в обрез. Одна неделя.
– А где мы возьмем Прометея? – спросил я.
– У тебя есть знакомый доктор?
– Шеф у меня доктор, – неосторожно сообщил я.
– Гениально! – воскликнул Грудзь. – Доктор – значит, Прометей!
Я мигом себе представил лицо шефа в рамке телевизора. У меня энергичное воображение. Картина получилась настолько нелепой, что у меня потеплели уши.
– Он не пойдет, – сказал я.
– Пойдет, – заявил Симаковский. – Дадут полтинник, и пойдет! Чем он занимается?
– Рассеянием электронов на примесях, электрон-фотонным взаимодействием… – начал перечислять я.
– Кто его изобрел?
– Никто его не изобретал. Оно всегда было, – сказал я.
Откровенно говоря, я боялся называть фамилии. Во-первых, там все очень запутано, а во-вторых, у Симаковского с его общительностью вполне могли оказаться знакомые однофамильцы.
– Ладно, – сказал Симаковский. – Прометеев найдем после.
Он поставил на стол пишущую машинку, заправил в нее четыре листа бумаги, переложенные копиркой, и отстучал заголовок:
Ю. П. СИМАКОВСКИЙ-ГРУДЗЬ«ОГОНЬ ПРОМЕТЕЯ»Симаковский раскрыл скобки и спросил:
– Как называется наука?
– Физика твердого тела, – сказал я.
– Ха-ха-ха! – рассмеялся Симаковский. – Надо же! Твердого тела!
Это ему очень понравилось. Он написал «физика твердого тела», закрыл скобку и несколько раз перевел рычаг.
– Слева пишем, что показывать. Справа – что говорить, – сказал он и понесся дальше.
На всей первой странице он решил показывать огонь крупным планом. При этом диктор должен был излагать легенду о Прометее. Ту, которую я уже излагал. У Симаковского она получилась красочнее. Прометей у него был прибит к мрачной, выжженной солнцем скале, а орел выглядел совсем несимпатично. Орел был явно фашистского вида.
– Чем ты работаешь? – бросил через плечо Симаковский.
– Головой, – сказал я.
– Да не то! Прибор там у вас есть какой-нибудь?
– Лазер, – сказал я. Это была первая данная мною консультация.
Симаковский отбарабанил слева: «Лазер крупным планом». Справа он написал большими буквами: ВЕДУЩИЙ. И остановился. Далее должен был следовать текст ведущего.
Грудзь набил трубку и закурил. Начиналось подлинное творчество. Трубка не помогла, и Симаковский выпил коньяку. Коньяк помог. Грудзь написал: «Мы с вами находимся в лабо-». Строчка кончилась. Страница тоже. Он вынул закладку и полюбовался ею. На странице не было ни единого исправления. Грудзь был настоящим профессионалом пера. Даже еще лучше. Он был профессионалом машинки.
– Знаешь, сколько это стоит? – спросил он. – Примерно пятнадцать рублей.
Я мысленно взял тридцать процентов. Получилось четыре пятьдесят. Такова была стоимость слова «лазер», произнесенного мною. У меня в желудке образовался комочек холода, потому что я решил, что занимаюсь жульничеством. Не знаю, может быть, оперные певцы за свои слова получают и побольше. Но они их поют.
– Хватит на сегодня, – сказал Симаковский.
Он вручил мне один экземпляр страницы с легендой о Прометее, и мы расстались. Я вышел от Симаковского, и уже на лестнице мне почему-то захотелось послать это дело подальше. Впоследствии таких минут становилось все больше.
Еще через день я позвонил Симаковскому, чтобы продолжить работу над сценарием. К этому времени я уже кое-что придумал и раскопал корифеев физики твердого тела. Тех, которые уже отдали себя человечеству полностью, и других, у которых еще что-то осталось отдать. Шефу я ничего пока не говорил.
Я позвонил, но Симаковского не оказалось дома. Не оказалось его и спустя сутки, потом двое и трое. Я встревожился. Мне пришла в голову печальная мысль, что Грудзь умер. Зря он все-таки умер, не успев отразить служения людям!
Еще день я соблюдал траур, а потом на душе стало легко, потому что все разрешилось само собой. Хорошо, что я ничего не сказал шефу!
Кончалась отведенная Грудзем неделя на сотворение сценария. Еще немного, и я был бы вне опасности. Но тут мне позвонили на работу со студии.
