— Одного не пойму, — сказал пастырь, с грустью наблюдая, как толстые волосатые пальцы тянут и теребят ушко замка. — Как вы могли?.. Донести, будто в моих тючках на орбиту выбрасывается героин! Вы! Человек огромного ума… Неужели вы могли допустить хоть на секунду, что вам поверят? Героин — для кого? Для астронавтов? Или для Господа?
Замок наконец отпустил ткань рубашки, и молния на куртке собеседника заработала. Шумно вздохнув, мужчина поднял усталое лицо.
— Люди — идиоты, — уныло шевельнув бровью, сообщил он. — Они способны поверить только в нелепость, да и то не во всякую, а лишь в чудовищную. Я полагал, что газеты подхватят эту глупость, но… Видимо, я недооценил людскую сообразительность. Или переоценил, не знаю… Во всяком случае — извините!
И, с треском застегнув куртку до горла, направился, не прощаясь, к бетонному чердачку лифта.
* * *
И стоит ли винить пастыря в том, что за всеми этими поломками, формальностями, случайными стычками он совершенно забыл, что у ворот храма его ожидает человек с печальными глазами и горестным изгибом рта! А человек, между тем, по-прежнему подпирал плечом стену каменной копии космического корабля. Неужели он так и простоял здесь всё это время, ужаснулся пастырь и, загнав отремонтированную машину в гараж, пересёк двор.
— Я ещё раз прошу извинить меня, — сказал он. — Пройдёмте в храм…
Они расположились в пристройке. В окне, за полотном дороги, сияли цветные сооружения заправочной станции, и совсем близкой казалась прямая серая линия — бетонная кромка оросительного канала.
— Прошу вас, садитесь, — сказал пастырь.
С тем же болезненным выражением, с каким он смотрел на тщательно упакованный тючок, человек уставился теперь на предложенное ему кресло — точную копию противоперегрузочного устройства. Потом вздохнул и сел. Пастырь опустился в точно такое же кресло напротив, и глубокие карие глаза его привычно исполнились света и понимания.
— Я пришёл… — начал человек почти торжественно и вдруг запнулся, словно только сейчас понял, что и сам толком не знает, зачем пришёл.
Пауза грозила затянуться, и пастырь решил помочь посетителю.
— Простите, я вас перебью, — мягко сказал он. — Ваше вероисповедание?..
Человек слегка опешил и недоумённо посмотрел на пастыря.
— Христианин…
— Я понимаю, — ласково улыбнулся пастырь. — Но к какой церкви вы принадлежите? Кто вы? Православный, лютеранин, католик?..
Этот простой вопрос, как ни странно, привёл человека в смятение.
— Знаете… — в растерянности начал он. — Честно говоря, ни к одной из этих трёх церквей я… Точнее — вообще ни к одной…
— То есть вы пришли к Христу сами? — подсказал пастырь.
— Да, — с облегчением сказал человек. — Да. Сам.
— А что привело вас ко мне?
Человек неловко поёрзал в противоперегрузочном кресле и с беспокойством огляделся, как бы опасаясь, что каменный макет внезапно задрожит, загрохочет и, встав на огонь, всплывёт вместе с ним в небеса.
— Зачем всё это? — спросил он с тоской.
— Что именно?
— Ну… астроцерковь… служба в скафандре… записочки…
Так, подумал пастырь, третий диспут за день.
— Ну что же делать! — с подкупающей мальчишеской улыбкой сказала он. — Что делать, если душа моя с детства стремилась и к звёздам, и к Господу! Но к звёздам… — Тут лёгкая скорбь обозначилась на красивом лице пастыря. — К звёздам мне не попасть… Повышенное кровяное давление.
— А если бы попали? — с неожиданным интересом спросил человек.
— Когда-то я мечтал отслужить молебен на орбите, — задумчиво сообщил пастырь.
После этих слов человек откровенно расстроился.
— Не понимаю… — пробормотал он с прежней тоской в голосе. — Не понимаю…
Пора начинать, решил пастырь.
— Человечество переживает расцвет технологии, — проникновенно проговорил он. — Но последствия его будут страшны, если он не будет сопровождаться расцветом веры. Вот вы мне поставили в вину, что я служу обедню в скафандре… А вы бы посмотрели, сколько мальчишек прилипает к иллюминаторам снаружи, когда внутри идёт служба! Вы бы посмотрели на их лица… Разумеется, я понимаю, что их пока интересует только скафандр, и всё же слово «космос» для них теперь неразрывно связано с именем Христа. И когда они сами шагнут в пространство…
— Вы — язычник, — угрюмо сказал посетитель.
— Язычник? — без тени замешательства переспросил пастырь. — Что ж… Христианству всегда были свойственны те или иные элементы язычества. Пожалуй, нет и не было церкви, свободной от них совершенно. Иконы, например. Чем не язычество?.. В давние времена вера выступала рука об руку с искусством — и вспомните, к какому расцвету искусства это привело! И если теперь вера выступит рука об руку с наукой…
— Да вы уже выступили, — проворчал посетитель. — Вы уже договорились до того, что Христос был пришельцем из космоса…
— Неправда! — запротестовал пастырь. — Журналисты исказили мои слова! Это была метафора…
— Хорошо, а записочки? — перебил посетитель. Он явно шёл в наступление. — Откуда вообще эта дикая мысль, что молитва, поднятая на орбиту, дойдёт до Господа быстрее?
— Разумеется, это суеверие, — согласился пастырь. — Для Бога, разумеется, всё едино. Но люди верят в это!
— Так! — сказал посетитель, обрадовавшись. — Следовательно, вы сами признаёте, что делаете это не для Господа, а для людей?
— Да, для людей, — с достоинством ответил пастырь. — Для людей, дабы в конечном счёте привести их к Господу. Так что не ищите в моих словах противоречия. Вы его не найдёте.
— Но они идут к Господу, как в банк за ссудой! — закричал посетитель. — О чём они просят Его в своих записочках! О чём они пишут в них!..
— Этого не знаю даже я, — резонно заметил пастырь. — Это известно лишь им да Господу.
— А разве так уж трудно догадаться, о чём может просить Господа человек, которому некуда девать деньги? — весьма удачно парировал посетитель. — Ваша паства! Это же сплошь состоятельные люди! Те, у кого достаёт денег и глупости, чтобы оплатить выброс в космос всей этой… бумаги.
— Вы кощунствуете, — сказал пастырь. Лицо его отвердело и стало прекрасным — как на рекламном щите при дороге.
Посетитель вскинул и тут же опустил тёмные глаза, в которых пастырь успел, однако, прочесть непонятный ему испуг.
— Опять… — беспомощно проговорил человек. — Опять это слово…
Надо полагать, обвинение в кощунстве предъявлялось ему не впервые.
— Да поймите же! — Пытаясь сгладить излишнюю резкость, пастырь проговорил это почти умоляюще. — Элитарность астроцеркви беспокоит меня так же, как и вас. Но рано или поздно всё образуется: стоимость полётов в космос уменьшится, благосостояние, напротив, возрастёт, и недалёк тот час, когда двери храма будут открыты для всех.
