Вот, например, вся эта история с геномами и, якобы, обнаруженными новыми видами разумных существ. Не сомневаюсь, что с научной точки зрения отец разобрался в ней наилучшим образом, его теоретические выводы, наверняка, выверены и безукоризненны. Но... У меня возникло подозрение, что отцу не хватает, как бы это точнее сказать, некоторой приземленности, прагматичности. Дело в том, что проблема расщепления человечества давно превратилась из теоретической в самую что ни на есть практическую. Подумаешь, открытие — одни люди не похожи на других. А я, можно подумать, этого не знал! Что общего у меня, например, с создателем незабвенного образа Опарыша? Да таких ребят сейчас навалом, и я был бы в ужасе, если бы у нас обнаружилось что-то одинаковое во взглядах или поведении. Помнится, я и прежде считал их инопланетными осьминогами, прилетевшими к нам с Бетельгейзе. И всегда чувствовал, что отличаюсь от них. То, что это различие, по утверждению отца, закреплено в геноме, сути дела не меняет. Приятно, конечно, что наше отличие имеет материальное обоснование, но не более того.
И задачка перед нами, энэнами, стоит более чем практическая — что делать, как жить дальше?
Знание — вещь великая. Но что-то я не могу сообразить, как теория отца о возникновении новых видов разумных существ поможет мне в повседневной жизни? А для чего еще, спрашивается, мне об этом было объявлено? Не верю, что отца заинтересовала красивая теория. Фундаментальные исследования, очередной шаг к пониманию феномена жизни — это понятно, но почему отец вдруг решил, что это знание именно сейчас стало для меня таким важным? Что же изменилось в окружающем мире в самый последний момент? Десять лет отец считал, что я прекрасно обойдусь без его теорий. Более того, как я теперь понимаю, он всеми силами оберегал меня от этого знания. И вдруг, на тебе, приспичило. Явился и объявил. Кризис взаимоотношений, что ли?
Сожалею, но если отец, действительно, хотел своим появлением возбудить во мне обеспокоенность ситуацией, сложившейся в мире населяющих нашу планету разумных существ, ему это не удалось. Мне почему-то сейчас важнее найти объяснение поведению отца, чем переживать по поводу судьбы разумной жизни на Земле. Он, наверное, не догадывается, что воспитал эгоиста.
4
Островский оказался пунктуальным человеком и ровно в семь часов уже стоял на пороге моей квартиры. Должен признаться, что мне понравилась сама идея его визита. Я вынужден включиться в новую жизнь, почему бы не начать ее со столь экстравагантного приключения? Картина маслом. Бывшие враги протягивают друг другу руки и, в знак примирения, обмениваются понимающими улыбками. Отличная придумка. Не сомневаюсь, что предстоящий разговор подарит новые идеи и позволит взглянуть на мир другими глазами. А что еще писателю нужно?
Островский поздоровался — этот коротко подстриженный здоровяк был трогательно смущен.
— Вот, что я хочу сказать. Не держите на меня зла, господин Хримов. Работа, только работа. Признаюсь, там, в метро, я все равно не стал бы вас бить по-настоящему. Мне было приказано не допустить передачи вашего рассказа начальникам. Ну, вы, наверное, уже знаете об этом. Вам, наверняка, рассказали. Я бы обязательно справился, но тут появилась Настасья. Ситуация моментально изменилась. По инструкции я не имею права вмешиваться в ваши энэновские дела, так что бить вас я не собирался, отвесил бы щелбана для порядка, если бы вы папку отдать отказались, но этим бы и ограничился.
— Но рассказ все равно попал к начальникам!
— Я же говорю, после того, как в поле зрения появилась Настасья, дело автоматически перешло в сферу ответственности энэнов. Если они посчитали, что рассказ можно передать начальникам, значит, пусть так и будет. Людей это уже не касается. Помогать мы друг другу помогаем, но в чужие дела стараемся не вмешиваться. Так что, вам ничего не угрожало, — подумал и добавил: — Но прошу прощения, если что не так.
— Да ладно, чего уж там копить старые обиды. Проходите.
Однако Островский застыл на пороге, его голова стала поворачиваться справа налево и обратно, напоминая плавностью перемещения перископ подводной лодки. Я понял, что он ищет подходящий стол, чтобы разгрузить пакет с бутылками и продуктами.
— Захотелось с вами посидеть, как положено, по-человечески, поговорить без спешки, — сказал он, открыто улыбнувшись. — Надеюсь, я не сказал ничего обидного? Мне трудно найти подходящее определение. Упоминание о людях не кажется вам оскорбительным?
— С чего бы это?
— Простите, но среди энэнов иногда попадаются чрезвычайно эмоциональные индивидуумы. Не все, конечно. Слова им лишнего не скажи. А я что? Я ничего. Это они неправильно интерпретируют.
— Со мной, в этом смысле, можно быть проще. Меня разговоры на общие темы оскорбить не могут.
— Прекрасно. А куда бы мне пакет разгрузить?
— Кухонный стол подойдет?
— Лучше и не придумаешь!
Островский очень быстро освободился от своего груза. На столе появилась бутылка армянского коньяка «Наири», потом бутылка дорогой водки «Финляндия», мясная нарезка, пластмассовая баночка с сельдью в укропном соусе, банка соленых грибов домашнего приготовления и баночка маринованных баклажан.
— А вот красной икры не захватил. Не люблю ее.
— Ну и ладно.
— От вас попрошу хлеб и рюмки.
— Хрустальные подойдут?
— А почему бы и нет!
— Будем оперировать холодными закусками?
— К сожалению, я ограничен во времени.
Я сразу решительно отказался от коньяка. Налил себе водки, Островский поддержал меня.
— Ну, будем, — сказал он, выпил, подцепил на вилку грибок и с удовольствием закусил. — Хорошо пошла, дай Бог не последняя!
Я решил ограничиться двумя рюмками, в общем, мне это удалось.
Островский внимательно разглядывал меня. Я впервые понял, как смотрят люди на чужих. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, пришлось рассказать анекдот про двух пьяниц.
— Однажды вечером двое пьяниц принялись хвалиться друг перед другом своими способностями. «Я могу выпить пол-литра, и мне ничего не будет», — сказал один. «А я могу выпить целый литр, и мне ничего не будет»! — сказал другой. Тут к ним подошел циник и спросил: «А по пятьдесят граммов сможете»?
Посмеялись.
Островский тоже решил рассказать анекдот.
— На крыше высотного дома сидели девочка Добро и девочка Зло и кидали камешки вниз. Девочка Зло попала в пятерых прохожих, а девочка Добро в семерых. Потому что Добро всегда побеждает Зло.