Небо, материальный, физический, психический мир… Бессмертие души… Нематериальные одушевлённые субстанции, лазутчики астральных миров, посылающие к людям своих пророков и мессий именно потому, что люди если и не стали пока венцом творения, то уже избраны высшими силами для того, чтобы стать этим венцом… Стерко прочёл около трети убористо набранного текста и скис окончательно. Ни читать, ни спать ему больше не хотелось. Но заняться было нечем, и Стерко завалился на прибранную постель.
Ветер подвывал и время от времени бросал в стекло пригоршни дождевых капель. Потушив лампу, Стерко закрыл глаза. В голове крутились какие-то обрывки тупых гипотез и красивых версий, только что вычитанных в книжонке… Ох, как тяжело, как тоскливо… Век бы всего этого не видеть и не слышать.
Стерко стосковался по дому.
Теперь домом он считал весь свой этаж. Потому что более миниатюрного места, которое можно было бы назвать домом, у Стерко не было. Давно не было, целых шесть лет. Шесть лет — такая малость, когда проживаешь их в привычной обстановке. И совсем другое дело ссылка на чужбину, пусть даже эта ссылка совершенно добровольная и абсолютно необходимая.
В спящем доме было тихо. Дети давно угомонились в своей комнате.
Обычно они долго грызлись друг с другом, но сегодня, видимо, унылая погода сделала своё дело, и ребята улеглись рано. Стерко подумал о том, чтобы пройти в их комнату и проверить, все ли в порядке, но сразу же передумал. С некоторых пор общение с детьми стало невыносимо тяготить его. Он пробовал себя убеждать в том, что они ни в чем не виноваты, но вопреки всякому здравому смыслу постоянно срывал на них отчаяние.
Дело уже шло к рассвету. Стерко валялся на широкой кровати, не зная, как бы ему отключиться. Но тут лёгкий скрип двери и шлёпанье босых ног по полу заставили Стерко насторожиться.
— В чем дело? — с тревогой спросил он.
И тут же кровать слегка просела от тяжести карабкающегося на неё тела.
— Зого, что случилось? — испугался Стерко.
Парнишка забрался с ногами на кровать, опустил голову и плечи прямо на живот Стерко и замер.
Протянув руку, Стерко включил лампу. Зого лежал поперёк кровати, подтянув колени к груди. Глаза его были широко открыты, и в огромных зрачках чернела безумная пустота, уже шесть лет жившая в мальчишке и не желающая отпускать беднягу из-под своей власти.
— Что случилось? Почему не спишь? Приснилось что-нибудь?
Зого не ответил. Обычно он обходился жестами. Словами он пользовался редко и с трудом, но иногда говорил довольно связно. Что-то в его голове ещё безусловно теплилось. Когда Зого вёл себя спокойно, его глаза были выразительными и ласковыми. Но чаще он находился в нестабильном состоянии, и тогда с ним приходилось очень трудно.
И сейчас Зого дрожал и еле слышно скулил, сжавшись от страха.
Стерко осторожно сел на постели, подтянул к себе край покрывала и укрыл братишку. Однако тот резко взбрыкнул ногами и снова сбросил одеяло. Стерко вздохнул с досадой: в комнате было прохладно. Но не желая лишний раз волновать Зого, он смирился. Обняв брата за плечи, Стерко принялся поглаживать его длинные светлые волосы, бормоча про себя бесполезные слова утешения.
Зого обычно либо пребывал в полной апатии, либо бывал беспричинно агрессивен и с тупой злобой крушил все, что попадало ему под руку. И порой Стерко очень жалел шестнадцатилетнего Шото, на котором Зого и вымещал свой гнев. Если бы Зого был здоров, дети, наверное, стали бы хорошими друзьями, ведь Зого был младше всего на пару лет. Даже витиеватые особенности их родства не ставили между ними никаких преград.
Сам Стерко давно уже стал забывать, что Зого — совершенно чужое ему существо. У хаварров не было такого понятия, как единокровное родство. У двуполых существ поневоле возникают проблемы с такой терминологией. Хаварр мог родить ребёнка и становился этому ребёнку родителем, а потом мог зачать ребёнка другому хаварру и стать тому ребёнку отцом. Дети же в этом случае родственниками не считались. Родитель Стерко был для Зого отцом, поэтому Стерко и Зого роднёй друг другу не были. Но не зря Стерко провёл шесть лет на этаже людей. Ему нравились термины, принятые здесь: когда любая степень родственной связи имела своё наименование, это было удобно. По человеческим понятиям Стерко и Зого были братьями. А Шото, если подумать — племянником Зого. Сложно? Сложно. А что бывает просто в этой жизни?
Стерко понимал, что именно из-за него дети тогда попали в беду. Больше всех, конечно, досталось Зого. Ребёнок видел гибель своих близких, причём гибель столь ужасную, что его переживания взломали защитный барьер его психики.
В тех давних трагических событиях было много странного.
Это случилось в выходной день. Лэри был на дежурстве, и Стерко пришлось развлекаться самостоятельно. Он давно не навещал родителя, и поэтому решил заглянуть в дом старого Калео. Не то, чтобы Стерко тянуло в родительский дом, скорее наоборот, но в те времена Стерко ещё был до противного послушен своему долгу. Принято было навещать родителей, и Стерко делал это. Следовало так же хоть как-то заботиться о детях, и Стерко не очень охотно, но регулярно встречался со своим сыном, непонятно, правда, зачем. Шото прекрасно подрастал без всякого участия Стерко.
В тот день Стерко рассудил, что пришло время в очередной раз исполнить оба своих бессмысленных, но не особо обременительных долга.
Старый Калео принял Стерко с радостью, он любил своего первенца и гордился им, его успехами, его карьерой.
Но Миорк тоже был дома, и Стерко не выдержал там и часа. Невозможно было выносить эти сладкие улыбочки с прищуром, призывные гримасы, фривольные пожатия тайком, лишь только Калео отворачивался… Все это выводило Стерко из себя.
Калео было пятьдесят восемь, Миорку на тридцать меньше. Родитель никак не хотел замечать странностей в поведении своего юного друга. Калео души не чаял в своём ненаглядном Миорке и не понимал, почему Стерко избегал бывать в родном доме. И Стерко приходилось выслушивать вздорные укоры и негодование.
Стерко ненавидел Миорка, его намёки, его насмешки… «Доблестный хаварр… Почему ты не хочешь побыть со мной наедине, отважный защитник?! Разве ты забыл, как нам прежде было хорошо вместе?»… Это было противно и невыносимо. Стерко горько жалел о своём прошлом легкомыслии. Не поддайся он в своё время искушению, в которое ввёл его Миорк, вся жизнь сложилась бы у Стерко иначе, и возможно, ему не пришлось бы выносить тягостный кошмар этих шести лет.
Но Стерко оказался
